Эндимион - [5]

Искрятся и мелькают, и о ложе

О колокольчиковом помню тоже,

И о букете маргариток…» — «Милый,

То сон во сне!» — «Владея чудной силой,

Она явилась девушкой земною,

Она, краснея, встала предо мною,

Но я от одного её касанья

Едва-едва не потерял сознанье;

Однако перемог себя, и разум

Я сохранил, подобно водолазам,

Плывущим по коралловым глубинам.

Я помню, понесло меня к вершинам,

Где падает звезда со шлейфом гордым

И где орлы ведут сраженье с нордом,

Что подвигает камни-метеоры.

И я почуял скоро, очень скоро,

Что я не потерялся в этой смуте,

Что не один я; из небесной жути

Нас понесло в опаснейшие дали.

Внизу пещеры, гроты замелькали.

Вокруг меня в пространстве пустотелом

Восстали звуки в танце оголтелом.

Взглянул я на любимую — и разом

Я потерял и сдержанность, и разум.

Я целовал ей руки в исступленье.

Глазам грозило смертью ослепленье,

Но я смотрел, и взгляды между нами

Друг друга пили жадными глотками.

Сливаясь с нею здесь, в бесплотной сфере,

Друг другу возмещали мы потери:

Ведь мы друг друга были продолженьем.

О, безрассудный смертный! — Я движеньем

Решительным коснулся на лету

Её щеки. Мы пали в темноту,

Вздохнув глубоко разом, — и мгновенно

В цветах мы очутились по колено.

Повсюду — горы. Новые отрады

Нас ожидали. Через все преграды

Фиалок, мёда, липового цвета

Росло благоуханье. — А вот это

Что к нам за гостья? — С первого же взгляда

Я догадался: это — Ореада.

Зачем в раю уснул я в тот же день

И крыльев рая не заметил тень?

Зачем подобен искре был, которой

Удел один — угаснуть смертью скорой,

Хоть луч её алмазом отражён?

Я впал в ничто — я впал в тяжёлый сон.

Но я недолго был в оцепененье.

Сквозь дрёму чьё-то лёгкое движенье

Услышал — и сейчас же пробудился.

И встал я, и слезами разразился,

Ломая руки. — Ты послушай: маки

Головки опустили; в полумраке

Дрозды смолкали; даже Геспер прочь

Ушёл с небес, и стало мне невмочь

Терпеть тот день с его тяжёлым взглядом.

Отшельный бриз травил себя, как ядом,

Капризной меланхолией. Казалось —

Пеона, слышишь? — будто раздавалось

Везде и всюду чьё-то «До свиданья».

Пошёл я прочь — и видел увяданье

На небе и земле: оборотиться

Успели тени в мрачные темницы;

Прозрачные ключи единым духом

Там почернели; рыба кверху брюхом

Пошла наверх; и было в красной розе

Болезненное что-то, и в угрозе

Шипы её торчали. В диком страхе

Я демона признал в невинной птахе,

Что душеньку мою в обличье новом

Решил украсть под сумрачным покровом,

И всюду, где бы я ни сплоховал,

Меня толкало в каменный провал.

И маялся, и всё я клял сначала,

Но Нянька Время люльку раскачала.

Я осмотрелся, и обрел терпенье,

И возношу богам благодаренье

За то, что ты со мной, за то, что вскоре

Молитвами твоими стихнет море

Томящей жизни».

                            Он закончил. Оба

В молчании сидели. Да и что бы

Могла сказать Пеона? — Бестолково

Звучит в такой момент любое слово:

Нет смысла подступаться к крокодилу

С мечом; вотще выказывает силу

Кузнечик солнцу. И, вздохнув, сначала

Пеона пристыдить его желала

За эту слабость, но напрасно губки

Она кусала: как в больной голубке,

В ней было сил для горького упрёка.

«Неужто это — всё? — вздохнув глубоко,

Она спросила. — Странно и печально,

Что тот, кто был задуман изначально

Как полубог и должен был остаться

В легендах наших, будет воспеваться

Лишь простодушной девою за прялкой,

Что станет петь, как он, скиталец жалкий,

Не веря, отрицал в самой основе

Существованье истинной любови;

Как вяхирь ветку с тисового древа

Ронял пред ним, припомнит эта дева;

Как умер он; а также как на славу

Любовь над ним устроила расправу;

Закончится баллада жалким стоном. —

Но ты, кого зовут Эндимионом,

Ты песней стань серебряного горна

И в небе рей, в котором так просторно!

По вечерам и я влюблённым взором

Стремлюсь наверх — к серебряным озёрам,

Где озарённые закатом тучи

Волшебные напоминают кручи;

И острова, и золотые пляжи,

И улицы я разбираю даже,

Где кони скачут; вижу, как цветисто

Там высятся дворцы из аметиста.

Я знаю, недоступно мне всё это,

Ужели горнего не видеть света?

Но веришь ли, в душе благоговея,

Провижу я источники Морфея,

Каналы, что прочерчивают воздух…

Пелёны даже в ласточкиных гнездах

Нежней бы не заткал челнок паучий,

Чем небеса — фантазией могучей!

Пускай миры эфирных начертаний

Воздушней породивших их мечтаний,

Отвергнуть жизнь за то, что сей подарок

Не столь обворожителен и ярок,

И подвиги забыть, и благородство

Фантазий ради — это ль не юродство?»

В смущенье горьком был Эндимион,

И, словно тяжкий отгоняя сон,

Он веки чуть раздвинул. Так же бризов

Встречают мотыльки внезапный вызов,

Распахивая крылья чуть пошире,

Когда Зефир командует в эфире.

Как ни страдал он, мнилось, что чудесной

Он манны вдруг попробовал небесной.

Приободрясь, промолвил упоённо:

«Похвал от мира жажду я, Пеона,

Но хилый, сонный призрак — что он может?

Ветрило он никак не потревожит.

В бездействии мой парус обтрепался.

Ушёл я с корабля, да, я расстался

С ним, неподвижным. Высшие надежды,

Когда я в небо устремляю вежды,

Соизмеримы с радугой в размахе,

И не хочу в земном копаться прахе.

В чём счастье? — В том, чтоб разумом стремиться

К союзу с вечным — и преобразиться,

Времён, пространств одолевая сферу.

Взгляни на небеса, пойми их веру;

Прижмись губами к розе; чти мгновенье,