Эндимион - [3]

Они пошли под музыку, что ныне

Забыта, словно не было в помине.

Праправнуки танцоров этих милых

Впоследствии дрались при Фермопилах,

Но пращуры плясали до упада,

Не ведая грядущего расклада. —

(Мы видим их, навек запечатлённых

В надгробиях и каменных колоннах).

А те, что не участвовали в пляске,

Выслушивали вычурные сказки,

Что могут неокрепшее сознанье,

Встревожив, расшатать до основанья.

Метали кольца; плакали навзрыд

Над бедным Гиацинтом, что убит

Зефиром; — а Зефир из покаянья,

Едва дождавшись Фебова сиянья,

Цветок ласкал уветливо и нежно,

И дождь над ними плакал безнадежно.

Стреляли лучники с искусством редким

По самым верхним ясеневым веткам,

И, надо думать, образов немало

Соревнованье это вызывало

В сознанье зрителей; и непременно

Ниобино дрожащее колено

И воплегубый рот её кому-то

Пригрезился, и вспомнилась в минуту

Её детей погибель, болью дикой

Ниобу сделавшая безъязыкой,

Ей щёки обескровив. Через миг

Его уже отвлёк далекий крик

Того, кто спорил, крепкий лук подъемля,

И, мысленно покинув эту землю,

Герой перед собою видел море:

Он — аргонавт в Нептуновом просторе,

И взоры обращает к небосводу,

И золото, блестя, стекает в воду,

И мнится аргонавтам, что повсюду

Мерцают им трепещущие руды,

А это Аполлона лук слепящий

Сияет в небесах во славе вящей.

Кто склонен был к серьёзным размышленьям,

Мог поделиться мненьем и сомненьем

С Эндимионом и жрецом великим,

И к пастухам прийти премудроликим,

Что рядом, у серебряного трона,

Эндимиона зрели восхищённо.

Шёл разговор о хрупкости границы

Меж двух миров; о том, как относиться

К намекам Веспера; и можно ль всё же

Из туч пурпурное устроить ложе

Для солнца, и какою ворожбой;

И можно ль управлять своей судьбой

И щёки разрумянить ей при этом

Стихом полночным, искренне пропетым. —

Так рассуждали, и был каждый падок

До вечных неразгаданных загадок.

Элизиум… Задумались они:

Каков же он? Былые вспомнив дни,

Один считал, что райская поляна

С любимою, ушедшей слишком рано,

Сведёт его, и будет голос женский

Прекраснее всей музыки вселенской.

Другой мечтал о встрече небывалой

С угасшею дочуркой годовалой,

Мечтал о встрече на дороге дальней

В долине райской, в благости миндальной,

Мечтал о том, как паруса над нею

Умчат дитя эфира в эмпиреи,

И полетит над штилем и над бурей

Его ребенок — маленький Меркурий.

Там были те, что жаждали душою

В раю сойтись компанией большою

И вместе обсудить, как в дни былые,

Охотничью облаву, и впервые

Сравнить, смеясь, со счастьем настоящим

Земную ночь под ветром леденящим,

Когда делились хлебом и советом

С друзьями на привале. — И на этом

Фантазии закончились. — Но рядом,

На прочих глядя отрешённым взглядом,

Сидел Эндимион, сокрыть желавший

Отраву, яд, жестоко разрушавший

Его больную память. В самом деле,

Не чуял он, что люди присмирели

И зашептались в тихом разговоре:

«Эндимиона угнетает горе!»

Вздохнула дева, но ни на мгновенье

Он не покинул плен оцепененья,

И в том он походил на человека,

На землю не ступавшего от века,

Того, кто в доле тягостнее рабской

Был заколдован в повести арабской.

Кто шепчет на ухо Эндимиону?

Его сестра, прекрасная Пеона.

О ком? О близких. Показала знаком,

Чтоб юноша ей в начинанье всяком

Повиновался волей дерзновенной.

И убедила, и ночной Сиреной,

Баюкавшей счастливой переменой

Несбыточные грёзы, по тропине

Меж двух ручьёв пошла посередине,

И, ветви раздвигая перед братом,

Вела его путём замысловатым

К истоку ручейков, туда, где рядом

Они лились, нешумным водопадом

Стекая вниз, где речка без опаски

Лесам и небу строила гримаски.

Там чёлн стоял, уткнувшийся в густую

Зелёную кайму береговую.

Он покачал бортами над водою

И чуть осел под парой молодою,

Когда они по глади серебристой

На островок отправились тенистый.

Приплыли быстро; в бухточку Пеона

Челнок направила; уединённо

Беседка там уютная стояла,

Которой с удовольствием, бывало,

Касалось лето, пальцами играя.

С Пеоною среди земного рая

Здесь не однажды вспоминали девы

За рукодельем древние напевы.

И радовалась девушка везенью —

Принять любимца под любимой сенью.

Она цветов душистых подложила,

Которые в достатке насушила

По осени, когда с пшеницей спелой

Идут жнецы толпою загорелой.

Эндимион на ложе разметался,

Но перед тем как сон к нему подкрался,

Он, приподнявшись, руку взял Пеоны,

Поцеловал её и полусонно

Держал, не отпуская. Словно ива,

Следящая за речкой терпеливо,

Его покой Пеона охраняла;

И было слышно, как трава шептала,

И как звенели пчелки дружным роем,

И как над оголённым сухостоем

Крапивник не переставал кружиться…

Волшебный сон! Несуетная птица!

Ты светлый мир выхаживаешь в море

Тревожных мыслей; — нынче на запоре

Свобода наша — но зато дана нам

Дорога ко дворцам и песням странным,

И к океанам, древним и великим,

К невиданным фонтанам, к лунным бликам,

К луне и прочим чудесам бессчётным.

Скажи, кто под крылом твоим дремотным

Почив, для жизни трижды обновился?

То был Эндимион. Он пробудился

И той, что наклонилась к изголовью,

Промолвил: «О, тебя с твоей любовью

Я чувствую всей грудью. Надо мною

Хлопочешь ты голубкою родною.

Такой росы на свете не найдётся,

Что фимиамом утренним прольётся

И заблагоухает в майском поле,

И будет упоительнее — боле,

Чем эти очи, что полны до края

Любови сестринской. Не знаю рая,