Казалось, соседа беда не берет.
Известный удачей и силой.
Он крепок, и весел, и чернобород…
Но жаром его подкосило.
В слезах его мать от утра дотемна —
Один он на свете у старой.
Кого ни звала к нему только она,
А легче больному не стало.
Вот-вот задохнется в беспамятстве он…
И женщина, плача от страха,
Взмолилась:
— В науках ваш сын умудрен.
Пришел бы во имя аллаха. —
— Ты слышишь, Хусейн? — обернулся отец,
Дивясь на сыновнюю славу.
А сын поклонился, и вынул ларец,
И стал отбирать в него травы.
Домашние грустно глядят ему вслед —
Красив он и статен, но, боже,
Юнец звездоглазый шестнадцати лет,
Ну чем он больному поможет!
А в ломе соседа то крики слышны,
То словно бы всплеск непогоды —
Надменный астролог стоит у стены,
Почтительный лекарь поодаль.
В своей высоченнейшей шапке обмяк
На коврике маленький дервиш,
А возле постели витийствует маг
На взмахе, на взводе, на нерве.
— Напрасно явился ты, юный мой брат,—
Вошедшему молвил астролог.—
Я спрашивал звезды, они говорят,
Что век у больного недолог,—
А юноша не был еще Ибн Синой —
Лишь книги при нем и догадки.
Лежал его первый тяжелый больной,
Лежал и горел в лихорадке.
Еще неумело, почти наугад,
Чтоб только утешить старуху,
Он пульс отыскал, как учил Гиппократ,
К груди приложил свое ухо.
Полуденным жаром больной полыхал,
В нем что-то протяжно свистело.
Придвинулся дервиш:
— Ну что, услыхал,
Как демоны рвут его тело?
Аллах повелел им терзать его грудь —
Ничто не спасет человека.
Никто не посмеет в него заглянуть,
Ни маг, ни астролог, ни лекарь. —
И трудно глазам удержаться от слез,
И словно бы руки связали.
Вот так задохнулся вчера водонос,
Свалился при всех на базаре.
От жара немного поможет трава.
Не глядя на старших, молчал он.
Готовил лекарство. Часа через два
Больному слегка полегчало.
Он знал: ненадолго. Он кинулся прочь,
Охвачен мятежным угаром.
Бежал он, пока не надвинулась ночь,
По старым бухарским базарам.
Впервые он видит, как близится смерть.
Как давит… Какой же он лекарь!
Он должен понять ее, должен успеть
