Эльванор - [102]

Помнится однажды, когда я особо настойчиво просила записаться на уроки рисования, Тарин не выдержала и поколотила меня… Интересно, это ли был первый раз?.. Нет, точно не он. Впервые досталось, когда я спросила об отце. Мы жили бедно, жилье было небольшим, и в детстве я обшарила его вдоль и поперек. Что удивляло меня больше всего, так это отсутствие каких-либо упоминаний об отце. Ни фото, ни записки — ничего. Я даже имени его не знала. Когда спросила об этом мать, она так рассвирепела, что влепила мне звонкую оплеуху, от которой потом голова несколько дней болела. Больше я об отце не спрашивала.

Самым тяжелым оказалось то, как Тарин умело сменяла гнев на милость, так что я совершенно не могла сориентироваться во всем, что происходило. Вот она избила меня за неудовлетворительную оценку в школе, а вот в тот же вечер ведет в парк и угощает сладостями. Мне казалось, что разум разрывают на части. Впрочем, слишком долго это не продолжалось.

Чем старше я становилась, тем реже Тарин проявляла заботу, и тем жестче становились ее наказания. Правда, к тому времени я почти полностью приспособилась: умела быть незаметной, никогда не встревала с ней в конфликты, вовремя замолкала и напрочь отучилась отстаивать свое мнение. Самым трудным для меня оказалось подавлять чувства. Злость, обиду, гнев — все это приходилось хоронить внутри себя и ни в коем случае не выказывать, иначе было бы худо. Особенно сложно пришлось в подростковые годы, когда я достаточно подросла, чтобы желать поступать по-своему, но недостаточно для того, чтоб дать ей отпор.

Окончательно все неповиновение она из меня выбила после моего наиболее храброго, но вместе с тем и глупого поступка. Я попыталась сбежать из дому вместе с каким-то юношей из школы. У нас не было ни планов, ни цели, и когда наступила полноценная ночь, мой непутевый кавалер принялся скулить о том, как он голоден и вообще ему все наскучило. Диву даюсь, как он только снизошел до того, чтобы дать мне вот эту куртку, спасая от ночной прохлады, — и тут Никс указала на лежащую неподалеку одежду. — Разумеется, нас быстро отыскали. Парень дал деру, а меня схватили работники правопорядка. Отчетливо помню, как испугалась, когда он взяли меня под руки и повели к машине, но стоило лишь завидеть маячившее вдали лицо матери, как сердце едва ли не остановилось от испуга.

После того, как мы ступили в дом, я мало что запомнила. Кажется, будто мой разум отдалился от всего и затаился где-то глубоко-глубоко, пока тело вяло защищалось от сыпавшихся отовсюду ударов, подкрепляемых криками. Тогда Тарин превзошла себя: в сознание меня смогла привести оглушительная вспышка боли где-то в районе ребер. Я заторможено подняла взгляд только затем, чтоб увидеть, как она замахивается ногой для нового удара. От него все тело вспыхнуло жгучей болью. Кажется, я против воли закричала, чем очень смутила мать. Она нахмурилась, склонилась надо мной и что-то сердито спросила. Я не могла ответить, потому как вновь утратила контроль над собой и могла лишь громко всхлипывать от неимоверной боли. Поняв, что что-то не так, Тарин приволокла меня в больницу. Кажется, она сказала лекарям, что я сбежала из дому и умудрилась где-то ушибиться. Как выяснилось позже, у меня были сломаны пару ребер.

Никс перевела дух. Малшор хотел что-то сказать, но она его опередила, снова заговорив:

— С тех пор я перестала ей перечить. События того вечера превратились в сплошную бессвязную нелепицу, состоящую из боли и страха, и я просто старалась об этом не думать. Знаешь, словно это произошло не со мной, а с кем-то другим? Изредка, когда я сильно волнуюсь, начинаю чувствовать ноющие отголоски, прямиком у переломов — это единственное, что напоминает о той ночи… ах, ну еще эта куртка! — Девушка подтянула ее к себе, любовно разглаживая. — Я пересилила себя, заставив видеть в ней не символ глупейшей из ошибок, но прямое доказательство того, какой храброй я когда-то могла быть.

— Что за глупости! — возмутился Малшор, чем сильно ее смутил. — Ты и сейчас храбрая!

— Конечно, — фыркнула Никс. — Такую трусиху, как я, еще стоит поискать! Будь я храброй — разве стала бы терпеть все то, что Тарин делала со мной?

Чем старше я становилась, тем реже они поднимала на меня руку, понимая, что не сможет вечно контролировать таким образом. Вместо этого мать принялась за иную тактику: она продолжала обустраивать мою жизнь вместо меня, собирая новые рычаги влияния, один за другим. Неинтересная мне специальность, нелюбимая работа — все это было выбрано ею, а я к тому времени разучилась стоять на своем и идти наперекор ее воле. Так и вышло, что вся моя жизнь, даже когда я стала взрослым и вроде как независимым человеком, оставалась в руках Тарин.

Со временем она придумала новый подход, то и дело понукая меня тем, как сильно я должна быть ей благодарна. Говорила, что без нее я бы ничего не добилась в жизни и всем теперь обязана ей. Что хуже всего: я действительно верю в это. Просто не могу заставить себя думать иначе. Кажется, будто Тарин забралась мне в голову и перестроила мышление так, как выгодно ей самой.