Эльванор - [100]

Девушка не ответила, принявшись рыться в карманах куртки. Как она и надеялась, в одном из них обнаружился тот самый коробок с леденцами, который Никс едва не продала одному из торговцев за двадцать медяков. Большинство конфет слиплись и подтаяли от жары, но все еще оставались вполне пригодными для пищи. Условно разделив их пополам, Никс отдала первую горсть Малшору, а вторую мгновенно проглотила сама.

— Не наилучший перекус, но намного приятней, чем ничего, — прокомментировала она, заметив, как юноша недоверчиво рассматривает сладости.

— Жажда замучит, — улыбнулся он в ответ, следом за чем последовал ее примеру, разом закинув все леденцы в рот.

— К счастью, воды у нас пока достаточно. — Никс взвесила в руке тяжелый бурдюк с водой. — По крайней мере, на день хватит. Надеюсь, нам не придется еще одну ночь провести в пустыне?

— Теоникс несколько замедлил восстановление энергии, но думаю, к вечеру ее должно накопиться достаточно для того, чтоб я смог перенести нас обратно в Эльванор.

Они замолчали, завороженно наблюдая за пустыней. Горбатые дюны раскинулись впереди, их хребты напоминали тонких проворных змей, расползшихся вдоль и поперек, греющих золотые гребни под опаляющими лучами. Миллиарды песчинок отражали солнце, отчего казалось, будто пустыня состоит не иначе, как из золотой пыли. Изредка налетал легкий, неосязаемый ветер, волнуя зыбкие вершины и оставляя на них легкую рябь. Здесь было намного жарче, чем на улицах Миву, однако Никс решила, что вид на чарующую пустыню однозначно стоил того, чтобы перетерпеть и горячий воздух, и жар, вздымающийся от раскаленной земли.

— Послушай… — неуверенно нарушил молчание Малшор. — Кажется, я так и не отблагодарил тебя за спасение?

— А вот и неправда. Отблагодарил — целых шесть раз.

— Значит, отблагодарю в седьмой.

— Ты придаешь этому слишком много значения, — улыбнулась она. — Любой на моем месте поступил бы так же.

— Очень в этом сомневаюсь. То, что ты для меня сделала, и как именно ты это сделала, не может не вызывать восхищения.

— Как именно сделала? — непонимающе переспросила Никс.

— Никому не навредив. Взять хоть бы и то, как ты очаровательно «разделалась» с охранником, склонив его на свою сторону. Уверен, мало кто додумался бы после всего, что ты в тот день пережила, сесть и с искренним участием выслушать проблемы другого человека.

Щеки залились стыдливым румянцем, однако Никс все равно возразила:

— Мне кажется, так поступил бы всякий, кому небезразлична чужая участь.

— Ты… помогаешь людям. Действительно помогаешь, — он умолк, но тут же тихо добавил: — Но не так, как Биара…

— Это что еще значит?

Малшор вздохнул и нехотя пояснил:

— Даже когда она делает правильные вещи, то все равно умудряется их… искажать. Биара может спасти от гибели, но после принудить к службе. Сегодня она поможет тебе с участливой улыбкой, а завтра без колебаний уничтожит, если встанешь у нее на пути. И ведь что самое обидное — она не всегда была такой. По крайней мере, мне так казалось. Я видел, как она помогала безвозмездно. В ней есть — было — чувство справедливости, но с годами оно все сильнее меркнет и изменяется под стать ее собственным прихотям.

На это Никс ответила не сразу. Упоминание Биары сделалось для нее чем-то на подобии неприятных воспоминаний, омрачающих мир вокруг. Когда она украдкой взглянула на Малшора, то с удивлением обнаружила на его лице неподдельное беспокойство. По какой-то причине ему было не безразлично то, о чем он говорил. Казалось, изнутри юношу раздирают противоречия, и это никак не давало ему покоя. Немного поразмыслив, Никс спросила, чутко наблюдая за его состоянием:

— Как ваши с ней пути пересеклись?

И вновь ответ последовал не сразу. Малшор долго обдумывал слова, погрузившись в себя. Девушка без особого труда уловила, как он одновременно испытывает облегчение оттого, что есть перед кем излить душу, но вместе с тем его отягощает чувство вины за то, что он собирается поведать. Наконец юноша заговорил:

— Думаю, я знал Биару дольше всех остальных: еще до происшествия с Виреном. Тогда она буквально спасла меня, ведь я был полностью уверен в том, что схожу с ума. Никто не верил моим рассказам о Дауэрте… Когда все вокруг говорят тебе, что подобного не может существовать и что тот второй мир — сказочный мир, в котором ты изредка пропадаешь — не более, чем выдумка больного разума, то со временем начинаешь им верить, считая себя безумцем.

Я искренне не мог понять: как такое возможно? Ведь вот он я, попал в Дауэрт — здесь меня замечают, со мной говорят. Я способен есть, спать и бодрствовать — и все такое реальное, настоящее. Неужели подобное может быть всего лишь плодом моей фантазии? Как может чей-то изувеченный разум создать настолько правдоподобный мир? В определенный миг жизнь для меня превратилась в пытку: неумышленно попадая в Дауэрт, я думал, что нахожусь в бреду, попав в заточение собственного умысла, а когда оказывался в Эльваноре, то лишний раз убеждался в том, что по-настоящему безумен.

То были поистине страшные годы. Я едва не угодил в лечебницу для душевнобольных до конца своих дней, пока в один день меня не нашла одна из писательниц журнала «Виньетт», представившаяся именем Биары Лорафим. Тогда она была всего лишь одной из рядовых журналисток, но уже обзавелась нравом, не подчиниться которому было невозможно. Биара объяснила, что я вовсе не спятил, и что Дауэрт вполне реален. Она показала мне книги и оружие, объяснила все так хорошо, как понимала сама. Я ухватился за нее как за спасательную соломинку, и вскоре понял, что все это время заблуждался не я, но те, кто меня окружал.