Эллегия - [5]

Моя мать приняла Кетта, как давно забытого родного сына: отстраненно, с едва заметной оттаивающей любовью. Она накормила его. Затем села рядом и попросила рассказать все. От начала до конца. Все те годы, что мы дарили нашей дружбе. Эти долгие семь с половиной лет — почти всю его жизнь. И Кетт говорил, а мать, опустив голову на руки и закрыв глаза, молчала. Казалось, она спала, но она слушала, и ее веки с поредевшими ресницами мелко дрожали.

Утром она попросила проводить ее к нашему месту у реки. Она долго стояла у переката, щурясь от лучей рассветного солнца, пробивающихся сквозь желтевшую листву. Кетт не нарушал ее молчания. Как и голос, глаза матери были безмолвны. Так она прощалась со мной.

Все ждали, что решит совет старейшин.

11…ТЕПЕРЬ МЫ РАЗНЫЕ, И ДОЛЖНО…

Что бы ни решили старейшины, они медлили слишком долго. Белозолты были гордым народом, и они заплатили за свою гордость сполна.

Люди Мирэнра поступили подло и гнусно. Они работали, как крысы, под безопасным покровом ночи.

Тому, что они сделали, нет оправдания.

Первым тревогу забил Кетт. Собравшиеся на зов сельчане были шокированы. Это являлось ответом на промедление старейшин. Вынося приговор, люди Мирэнра показали свое истинное лицо. У них не было ни совести, ни чести.

Разум отказывался верить. Втоптанные в грязь кресты и разрытые могилы. Разбросанные кости и гниющие останки. Глаза цвета поблекшей лазури наполнились слезами. Впервые в жизни Кетт закричал. Мой отец обнял его, а Кетт бился в истерике и кричал, кричал… Он не хотел помнить меня таким.

12…СВОЙ НОВЫЙ МИР КАК ЯВЬ ПРИНЯТЬ…

Мирэнр хотел сломить их. Но Мирэнр просчитался. В то утро белозолты приняли решение. Они знали, что этот день станет для них последним.

Женщины отправились собирать хворост. Притихшие дети загоняли в хлева и курятники домашнюю живность. Пастухи перерезали овцам глотки и обмазывали белоснежную шерсть горячей кровью. Остальные мужчины точили топоры и кинжалы. Мой отец отправил Кетта к реке, проститься с родными местами. Кетт не видел, как мой брат отрубил то, что еще недавно было моей головой, и бросил это в колодец, где уже покоились кости Вельда.

Кетт сидел у переката и говорил со мной. Он просил меня забрать его к себе. На его щеках жемчужинами блестели слезы, отражающие краски рассвета — последнего в жизни Белого Золота.

13…Я БУДУ ВЕТРОМ, ЧТО ИГРАЛ…

Их встретили горящие дома. Не было женщин, чтобы насиловать. Не было детей, чтобы мучить. Не было скарба и скотины, чтобы грабить. Изумрудные равнины покраснели от крови.

Не было золота, чтобы обогатиться.

Вперед выехал всадник на пегой кобыле. Уже не мальчик, еще не мужчина. В ладно скроенном заплечном рюкзачке — крошечная девочка. Подросток остановился перед ними, выжидая. Мечущееся пламя отражалось в глазах цвета поблекшей лазури.

Даже мирэнры чтили кодекс войны. Воины расступились, пропуская его. Близкий человек погибшего первым от руки завоевателя вывозил самое ценное, что еще оставалось. Покидая осиротевшее, обнищавшее Белое Золото, он слышал предсмертные крики защитников, павших в последнем бою чести. Всполохи огня, разрывающие ночь, бросались вслед пеплом и искрами. Его сердце стонало от ярости и боли. Его душа рвалась на части. Его тело содрогалось от рыданий, но руки крепче сжимали поводья.

Прощаясь с прошлым, он не оглянулся ни разу.

14…ПАРЯЩЕЙ ПТИЦЕЙ В ОБЛАКАХ…

Я чувствовал, как они уходят, один за другим. Мои родные, соседи, знакомые… Они уходили, а я оставался. Его скорбь держала меня сильнее самых прочных уз.

Кетт тоже ощущал что-то. Как рушатся судьбы. Как тлеют в огне надежды. Как обрываются жизни, с которыми был связан столько лет.

Одним из последних ушел Драчун. Юнец, калека, никто не принимал его всерьез. Но отчаяние и гнев превращают человека в зверя. Он успел положить многих. Его сердце было вырвано, голова насажана на копье, а изуродованный труп брошен в огонь.

Смерть защитников ознаменовала гибель Белого Золота. Насытившись чужим горем, мирэнры отступили. Они были опозорены. Победители, которым не досталось ничего — только кровь, кости и пепел.

15…И ЭХОМ СЛОВ, ЧТО ТЫ СКАЗАЛ…

Кетт продолжал путь. Он старался двигаться ночью, но плач девочки все равно мог выдать его в любой момент. Он кормил малышку молоком аль-тайонской кобылы, сытным, питательным, полусладким — совсем не похожим на обычный кумыс. Он не мог заменить ей мать, но успокаивал ее со всей нежностью, на какую был способен. Дни становились холоднее. Он согревал ее мягкостью слов и теплом своего тела. Я видел, как забота о крошечном существе постепенно вытесняла его собственное горе. Связь между нами не слабела, но узы скорби становились тоньше. У Кетта появилась цель. Он обрел шанс начать жизнь с чистого листа. Теперь у него был кто-то, нуждающийся в его заботе и любви. Кто-то, в чьих жилах текла кровь, пролитая на пыльной дороге у порога деревенского трактира. Ответственность за чужую жизнь меняла его, быстро убивая то, что еще оставалось в нем от ребенка. Чувствуя это, девочка все больше тянулась к нему. Он старался уберечь ее, и это дорого обошлось ему.

16…И ЛУЧШИМ СНОМ В ТВОИХ МЕЧТАХ…