Эллегия - [7]

Вечером вернулся отец, и жизнь повернула в прежнее русло. Закончилось лето у моря. Начиналась осень, полная фальшивых улыбок и изысканных манер.

19…ЛИШЬ ТО, ЧТО ВИДИМ МЫ В СЕБЕ…

Уроки политики были страшнее, чем уроки письма, счета, иностранных языков и истории, вместе взятые. Я бежал от этой скукотищи при любой возможности. Я вел себя ужасно. Дерзил учителям. Опаздывал на занятия. Увильнув из-под надзора Макдтера, я стремглав летел на конюшни, мчался к псарням или торчал у загона со свиньями, после чего возвращался в кабинет, довольный и благоухающий. Почуяв дивный аромат, сестричка брезгливо морщилась и, вздернув подбородок, демонстративно отворачивалась к окну. Воспитание не позволяло сказать то, что вертелось у нее на языке. Дети вассалов, проходящие учебу в замке, встречали мое появление круглыми глазами. Возможно, именно их присутствие не позволяло брюзжащему Макдтеру отдраить меня прямо на месте. В будущем эти сыновья будут служить мне так же, как сейчас их родители служат моему отцу. Так зачем позориться раньше времени? Брызгая слюной, старый Макт выставлял меня из комнаты с напутствием принять ванну и переодеться. В эти незабываемые минуты я с большим трудом сдерживал улыбку. Сестра была готова взорваться от негодования. Изводить ее было приятно. Подобные моменты стоили того, чтобы ответить за них впоследствии. Отец смотрел на мои выходки сквозь пальцы, но Макдтер не дремал и честно исполнял свой долг: мои уши горели двадцать четыре часа в сутки. Но, несмотря на все его усилия, это не останавливало меня от новых проделок.

Когда сестра обнаружила под подушкой кусочек свежего конского навоза, я посмеялся от души. Ее возмущенные крики всполошили весь замок. Пунцовая, как стяг Агдарры, она выскочила из спальни в одной ночной рубашке, босая, с растрепанными волосами. Сходство с настоящей ведьмой придавало ей определенный шарм. Подпрыгивая и топая ногами, она требовала возмездия. Меня поставили носом в угол, перед этим приказав извиниться. Я извинился, между тем прикидывая план дальнейших действий. Если она так перепугалась какой-то кучки навоза, то что будет, если подложить живую жабу ей в корсет? Впереди у меня была уйма времени, чтобы все хорошенько обдумать.

Мачеха ненавидела меня. Именно это заставляло меня вести себя столь отвратительно. Я был неумолимым ответом на вопрос, которым она задавалась каждый божий день, с рассвета до заката. Я сын своего отца. Богатого отца. Пока я жив, ее дочь ничего не получит. Мы все слишком хорошо это понимали.

20…ЧИТАЯ СКОРБЬ В СВОИХ ГЛАЗАХ…

Макдтер ворошил угли в камине. Впрочем, это не мешало ему читать мне очередную лекцию о хорошем поведении. Я делал вид, что внимательно слушаю, хотя это стоило определенных усилий. Глаза слипались от тепла и скуки. Стараясь не совершить самого страшного прегрешения — заснуть, я стал смотреть на огонь. Не помогло. Я был уже на полпути к дреме. И тут внезапно я почувствовал себя плохо.

Желудок скрутило. Резко согнувшись, я зашелся в приступе кашля.

Монотонное бормотание Макта сменилось встревоженными восклицаниями. Откашлявшись, я поднял взгляд. На лице старика застыла смесь удивления и страха. Уж кому как не ему было известно, что, отличаясь на редкость крепким здоровьем, я не болел уже добрых семь лет.

Не обращая внимания на мои бурные протесты, меня уложили в постель. И правильно сделали: наутро мне стало хуже. Вызвали лекаря, но тот лишь пожал плечами, заявив, что не о чем беспокоиться. Вероятно, я просто простыл на морозе. Да, конечно, просто простыл. И поэтому забрызгивал постель кровью при каждом выдохе. Квохчущая Милла сутками хлопотала вокруг, но ее забота не могла облегчить боль, что сжигала мои легкие. С каждым днем мне становилось все хуже. Никакие травы не помогали. Надежды таяли, как первый снег. Я боялся умереть. Чувствуя это, прислуга избегала смотреть мне в глаза. Ободряюще похлопывая меня по руке, Макдтер старательно отводил взгляд. Даже отец не мог помочь мне. Осунувшийся и бледный, он был частым гостем в моей комнате. Но его присутствие не прибавляло мне сил. Сестра и мачеха вились у дверей, как назойливые мухи, но я не хотел видеть их фальшивые улыбки и сочувственные взгляды. Падальщицы. Они уже праздновали победу.

Пасмурным зимним утром я призвал Макдтера и попросил его об услуге. Я хотел видеть Мейра, сославшись на то, что мне лучше. Старик поджал губы, но не стал мне перечить. В перерывах между приступами кашля я еще мог говорить, хотя и с трудом.

Мальчик-конюх явился незамедлительно. Робко переступив порог, он остановился. В расширенных глазах читалось удивление, но не страх. На его ресницах таяли снежинки.

— Вы хотели меня видеть?..

Забыл добавить "мьерр". Значит, волнуется сильнее, чем я ожидал.

— Подойди.

Он приблизился и, повинуясь, сел на краешек кровати.

— Как дела в конюшне?

— Неплохо. Бонни без вас скучает.

— Я тоже скучаю. Заботься о нем хорошенько.

— Да, мьерр. Мальберр собирается жениться.

Я выдавил слабую улыбку.

— Что на него нашло?

Мальчик замялся, прикусив губу. В озорных глазах заплясали искорки.

— Дело в том, что она "немножко беременна".