«Этот человек, — произносит он, — пожертвовал свободой своей жизни для дикой радости, которую он выказывает сегодня. Он думает, что надо уничтожать всех, кто не имеет конкретной профессии, полагая, что они наиболее счастливы в этой жизни. А эти «несчастные» и не догадываются, что после смеха и радости их нынешнего существования им уготованы слезы. Ах, Люкени, масштаб удовлетворения вашего самолюбия велик. Вы совершили сенсационный поступок, когда пронзили напильником сердце шестидесятилетней женщины. Это было легко, но Вы были так малодушны, избрав ее своей жертвой». Защитник не может привести иных доводов, кроме возможности Елизаветы обратиться к преступнику с просьбой о пощаде.
Звучит приговор. Пожизненное заключение. Как только его зачитывают, Люкени резко выкрикивает, обращаясь к залу: «Да здравствует анархия, смерть аристократии!»
Убийца верил, что будет осужден и наказан! Какая наивность! Он недостаточно знал свою жертву! Произошло бы убийство, если бы он знал или хотя бы догадывался, как часто эта женщина, символ «богатства» и «исключительности», говорила о смерти, желая умереть быстро, без страданий, далеко от своих родных, чтобы у них не болело сердце, не в постели, а среди созданной Богом природы, столь милой ей? Королева Румынии Кармен Сильва была права. Елизавета, будь у нее возможность, была бы благодарна Люкени. Сейчас, после всего происшедшего, улыбаясь одними уголками губ, она, может быть, с иронией, сказала бы: «Люкени, ты сделал это ловко, совсем как я хотела!»[584]