Элиас (Илья) Бикерман. Петербургский пролог / Elias Bickerman. Petersburg Prologue - [35]
Бикермана ждала солдатская судьба. Спустя два с небольшим месяца после призыва, 16 сентября 1916 г., приказом 268-17 он был зачислен в 14-ю роту 177-го пехотного запасного полка, расквартированного в Новгороде265.
Обычно новобранцы находились в запасных полках несколько месяцев, после чего маршевыми ротами отправлялись на фронт (в среднем каждый запасной полк ежемесячно посылал на фронт от 5 до 7 маршевых рот)266, так что уже в начале 1917 г. Бикерман должен был бы оказаться в окопах. О том, что он там побывал, он рассказал И. М. Дьяконову, который вспоминает об этом в своей автобиографической книге267:
«Я еще принял участие в 1969 г. в конгрессе историков-экономистов, который происходил в Ленинграде в здании Таврического дворца268, где когда-то собирались Дума и Учредительное собрание, а теперь была партшкола (и поэтому вход туда был, вообще говоря, строго запрещен посторонним лицам). Проходя как-то через вестибюль, я увидел Э. Бикермана, стоявшего напротив лестницы, ведущей в парадный зал, вперившись в нее, и подошел к нему. Он сказал мне:
– На этом месте я, зауряд-прапорщик, прибывший с фронта, стоял в 1917 г., а по этой лестнице спускался Керенский, а за ним Милюков и Гучков. Увидя меня в солдатской форме, он подошел ко мне и спросил, каков дух солдат на фронте, и прибавил: “Мы сейчас полагаемся только на вас”. Я подумал: “Ну, дела твои плохи”».
Насколько реалистичен этот рассказ Бикермана? Из него, во-первых, следует, что Бикерман был на фронте, а во-вторых, он демонстрирует весьма ироничное отношение к Керенскому. К вопросу о пребывании Бикермана на фронте я вернусь чуть позже. Сначала следует сказать несколько слов о его отношении к Керенскому и Февральской революции.
Выше уже упоминалось о том, что политические взгляды братьев Бикерманов формировались под сильным влиянием отца. К Керенскому Иосиф Бикерман относился резко отрицательно. Февральскую революцию считал катастрофой, и это противопоставило его современникам его круга. В «Записках журналиста» он описывает характерную сценку: «Оставаясь вне общества, я все же не упускал случая при всякой встрече громить революцию и петушившихся вождей ее, иной раз, так как раздражение с каждым днем нарастало, с большой резкостью. Еще в первые же дни революции в вагоне трамвая, шедшего от Николаевского вокзала, где я сел, подскочил ко мне мальчишка и сунул под нос печатную прокламацию, на которой парадировал Керенский в качестве военного героя. “Ступай к черту и захвати с собой Керенского”, – отозвался я»269.
Еще более показателен другой эпизод, связанный с Ильей, который тогда уже был переведен из запасного полка в школу прапорщиков в Петергофе. Семья перебралась на лето в Петергоф, чтобы быть ближе к старшему сыну. «В школе, как всюду в то время, —пишет Иосиф Бикерман, – беспрерывно митинговали, но все же питомцы этих школ, как будущие офицеры, считались более надежными. В один июльский день я узнал, что прапорщиков или часть их погнали в Петербург на защиту Керенского против поднятого, по-видимому, эс-эрами солдатского бунта. Мысль, что мой сын будет защищать презираемое мной Врем. Правительство и, может быть, в этом бесславном деле погибнет, жгла меня, как раскаленный уголь. Я бросился в Петербург, чтобы разыскать эту часть и силой увести сына. Но уж первая половина задачи оказалась не легкой. Куда я ни бросался, набрести на искомую часть или хотя бы на след ее не удавалось. Помаявшись весь день, я на обратном пути прошел мимо Невы, великолепно катившей свои воды в блеске склонившегося к закату солнца, меня охватило отчаяние – и от того, что происходит, и от собственного бессилия. Все пропадет, думалось мне, исчезнет и эта великолепная река. Невидимые слезы уже тут душили меня. Придя домой, т. е. в городскую квартиру, я лег, зарыл голову в подушку и дал волю долго сдерживаемым слезам»270. По счастью, все закончилось благополучно. На квартиру пришла единоутробная сестра Ильи и сообщила отчиму, что ей удалось разыскать кадетов, вызванных для охраны Керенского, и выяснить, что 3-я Петергофская школа прапорщиков, в которой Илья готовился к получению офицерского звания, задействована не была.
Керенский и прочие члены Временного правительства для Бикермана-отца были бóльшими виновниками гибели отечества, чем большевики, и их естественными предтечами. В программной статье периода эмиграции «Россия и русское еврейство»271 Иосиф Бикерман писал: «До февральского переворота большевицкие атаманы, прославившиеся позже на весь мир, были отделены от России двумя фронтами, через которые и птица перелететь не могла. И все эти Ленины, Троцкие, Зиновьевы и Бухарины так и кончили бы дни свои где-нибудь на мансарде в Цюрихе или Берне, если бы в России очень почтенные люди и очень влиятельные группы не делали все, что могли, чтобы стало возможным и даже неизбежным пришествие Нечистого, – нечистого плотью, нечистого помыслами, нечистого духом… Февральский переворот был необходимым условием большевицкого властвования, но также достаточным условием развала государства и порабощения страны и народа. Большевизм ли, смута ли старомосковского образца, разиновщина ли, чужеземное господство, но Россия обречена была на хождение по мукам уже в ту роковую минуту, когда г.г. Родзянко и Милюков вышли на крыльцо Государственной Думы, чтобы приветствовать взбунтовавшуюся солдатчину… Россия начала разлагаться с первого же часа революции, и ничто не могло бы этого разложения приостановить. Все эти “если бы” совершенно ничтожны перед лицом того, что действительно было и есть еще. И Керенский, и приказ № 1, и весь совдеп – все это только пузыри на поверхности гниющего болота»
