Я благодарна своим коллегам и друзьям, которые приняли заинтересованное участие в обсуждении моей работы и помогли ее улучшить: моим рецензентам В. Е. Кельнеру и Б. С. Кагановичу, И. В. Лукоянову, который помог мне в написании главы о судьбе моего героя в годы Первой мировой войны, Ю. М. Табаку, который внимательно прочел текст книги и сделал тонкие и полезные замечания, В. В. Лапину, чья помощь с работой в РВИА была бесценна, М. А. Дандамаеву, который рассказал мне о встречах с Бикерманом, показал мне его письма и разрешил их цитировать. Но более всего я благодарна Юрию Михайловичу Лесману, моему мужу, другу и коллеге. Бóльшая часть книги писалась и обсуждалась при его жизни. После его безвременной кончины я не была уверена, что смогу ее закончить: так важны для меня были его критические и часто очень жесткие замечания. Мне все-таки удалось ее дописать, и я посвящаю ее его памяти. В этом есть логика: книга о замечательном ученом посвящена памяти другого замечательного ученого.
Значение Элиаса (Ильи) Бикермана в науке о древности чрезвычайно велико. Арнальдо Момильяно считал его одним из наиболее самобытных и глубоких историков Древнего мира1, самым выдающимся в своем поколении2. Мартин Хенгель, опубликовавший в 2004 г. статью о Бикермане, озаглавил ее «Воспоминания о великом историке древности из Санкт-Петербурга»3.
При этом каток свирепой истории ХХ в. его не пощадил. Родившийся в Российской империи в 1897 г., бежавший в 1921-м из большевистской России через Польшу в Германию, а затем в 1933-м – из гитлеровской Германии во Францию4, Бикерман был свидетелем и крушения российского самодержавия, и большевистского переворота, и прихода к власти Гитлера в Германии, и капитуляции Франции. Казалось бы, биография великого ученого, к тому же полная столь драматических перипетий, так и просится на бумагу. Однако вплоть до недавнего времени о жизни Бикермана было рассказано относительно немного: несколько некрологов и статей, главным образом посвященных научному творчеству историка. Как заметил Хенгель, «наиболее подробная биография Бикермана была написана Мортоном Смитом для третьего тома Бикермановских “Исследований по еврейской и христианской истории” и занимает она всего две с половиной страницы»5. Его собственная существенно более объемная биографическая статья о Бикермане появилась на немецком языке в 2004 г., а затем три года спустя в переводе на английский язык была помещена в качестве введения к двухтомнику избранных работ Бикермана6. И только в 2010 г. ученик Бикермана Альберт Баумгартен наконец опубликовал биографическую книгу о Бикермане в издательстве, которым в настоящее время владеет внук того самого Оскара Зибека, договор с которым Бикерман подписал, если ему верить, в столь трагический для Германии и всего мира день7. Тому, что история жизни великого ученого так долго оставалась ненаписанной, были свои причины.
По словам Баумгартена, «Бикерман не хотел, чтобы его история была рассказана»8. Он не только отказался стать третьим Бикерманом в книге «Два Бикермана», подготовленной его младшим братом и состоящей из двух автобиографий – брата и отца9, но и распорядился уничтожить все свои личные документы и неопубликованные рукописи. Воля Бикермана была выполнена его коллегой и другом по Колумбийскому университету Мортоном Смитом, который написал в некрологе: «Он был великим ученым, который хотел, чтобы о нем помнили только как об ученом»10. Однако кое-что из документов все же уцелело: например, не были уничтожены бумаги, оставшиеся в его рабочем кабинете в Еврейской теологической семинарии в Нью-Йорке. У корреспондентов Бикермана сохранились его письма11. Хотя отец и брат не слишком много внимания уделяют Илье в своих мемуарах, они тем не менее дают представление и об атмосфере, царившей в семье, и о политических взглядах Бикермана, который был очень близок со своим отцом и во многом разделял его мировоззрение. Как отметил Баумгартен, «приписывать Элиасу Бикерману те взгляды, которых придерживались его отец и брат, вполне оправданно: Арнальдо Момильяно писал, что Бикерманы жили как настоящая семья, на протяжении долгого времени имевшая общие политические и религиозные убеждения»12.
Когда исследователь решает писать биографию человека, который не хотел, чтобы его жизнь стала «достояньем доцента», и сделал все, чтобы этого не произошло («он хотел, чтобы история его жизни осталась тайной, и озаботился тем, чтобы это так и было»13), он сталкивается с моральной проблемой. Насколько праведным окажется его шпионаж, если воспользоваться моим любимым определением ремесла историка?14
Эта проблема стала особенно актуальна в последнее время, когда, с одной стороны, происходит замеченный многими исследователями всплеск интереса к биографическому и мемуарному жанрам, а с другой, все чаще появляются сочинения, авторы которых не утруждают себя серьезными исследованиями, тщательной работой с источниками и этическими соображениями15.
Баумгартена также беспокоил вопрос о том, как можно оправдать вторжение в чужую жизнь против воли автора. Ответил он на него следующим образом: «Как ученый, Бикерман был продуктом выдающегося европейского академического мира перед Второй мировой войной, мира удивительно богатого. Он учился у наиболее выдающихся специалистов в Санкт-Петербурге и в Берлине и преподавал вместе с ними. Он жил в Париже с 1933 до 1941 г., когда Париж был последним убежищем европейской цивилизации перед лицом наступления фашизма и нацизма. Это прошлое было разрушено сперва коммунистами, а затем и уже бесповоротно нацистами. Эти времена могут исчезнуть из живой памяти. Все современники Бикермана мертвы, многие из его учеников и младших коллег также ушли в мир иной… История Бикермана выцветает, и ее нужно рассказывать сейчас, пока не стало слишком поздно, для того, чтобы сохранить эпоху, в которой он жил, во всей ее славе»
