Элиас (Илья) Бикерман. Петербургский пролог / Elias Bickerman. Petersburg Prologue - [29]
Яков Анатольевич (как и его тогда 14-летний сын) был свидетелем Могилевского погрома 1904 г. Воспоминание о жизни семьи Лурье в этот период сохранились у сестры С. Я. Лурье: «Она сидит с отцом за французской хрестоматией “Petite à petite”. Возле ноги доктора топор, которым он намерен обороняться, если погромщики, действующие на соседних улицах, придут сюда. Топор этот отвлекает девочку от занятий, но отец неумолимо требует внимания к уроку»226. Яков Анатольевич Лурье имел возможность наблюдать поведение полиции, по существу, поддержавшей погромщиков. Власти решили погром не заметить. В газете «Могилевские ведомости» о нем сообщалось как о реакции выпивших по случаю мобилизации «буянах», которые начали бить окна в домах. «Досталось и отдельным лицам, попавшимся в руки ватаги». В конце автор заметки призывает пожалеть и полюбить этих бедных темных людей (естественно, не пострадавших евреев, а погромщиков). Возмущенный доктор не стал молчать. Он обвинил могилевскую полицию в прямом соучастии в погроме. Когда никакой реакции от властей не последовало, он обратился к министру внутренних дел с предложением привлечь себя к судебной ответственности за ложный донос. Сообщения о его действиях появились в прессе. Смутьян получил по заслугам: за свою общественную деятельность доктор Лурья был сослан в Архангельскую губернию.
Яков Анатольевич был человеком широко образованным не только в области естественных наук. В предисловии к «Антисемитизму в древнем мире» Соломон Лурье пишет: «Работа обещала очень много, так как вместе со мной за эту же работу взялся мой покойный отец, лучше моего научно вооруженный для нее и стоявший на диаметрально противоположной точке зрения: еврейский вопрос – результат исторического недоразумения; еврейство существует потому, что существует случайно появившийся в мире антисемитизм, и будет существовать, только пока он существует»227.
В марте 1916 г. Бикерман был на втором курсе, а Лурье, уже начинавший работать над книгой «Антисемитизм в древнем мире», был аспирантом того же факультета. Они вполне могли встречаться в университете на каких-нибудь семинарах или лекциях. Но говорить о возможном соперничестве второкурсника и аспиранта вряд ли возможно.
Однако был один день, когда они практически наверняка встретились, и днем этим было 11 марта 1916 г., когда на историко-филологическом факультете отмечалось двадцатипятилетие научной деятельности двух профессоров – С. А. Жебелева и Б. А. Тураева228. Жебелев был общим учителем Лурье, который делал доклад на юбилейном заседании, и Бикермана, который в соответствии с нормами университетской жизни вряд ли бы пропустил заседание, где чествовали его учителя.
Заседание в честь С. А. Жебелева и Б. А. Тураева в военное время, когда уже был издан указ, лишающий студентов отсрочки от службы в армии, и оставался месяц до составления списков первых призванных, стало важным академическим событием и собрало большую аудиторию. Торжественное заседание началось с приветственных речей учителя обоих юбиляров Петра Васильевича Никитина, ученика Жебелева приват-доцента графа Иван Ивановича Толстого и ученика Тураева приват-доцента Ивана Михайловича Волкова. Затем последовала научная часть. Двое учеников юбиляров выступили с докладами. Первым говорил С. Я. Лурье. Его темой были «Вопросы войны и мира в Афинах в эпоху борьбы со Спартой». После научной части собравшимся были предложены чай и угощение. Заседание закончилось за полночь, когда М. И. Ростовцев, обратив внимание на поздний час, закрыл собрание.
Организаторами юбилейного торжества были студенты. Послушаем, как его описывает присутствовавший на нем Э. Диль229: «Ученики Сергея Александровича Жебелева и Бориса Александровича Тураева, желая хоть скромно отметить двадцатипятилетие научной деятельности своих учителей, устроили 11 марта 1916 в их честь заседание в Музее Древностей Имп. Петроградского Университета, – начинает он свой отчет230. – Собрались ученики и слушатели обоих чествуемых профессоров, ряд ученых – друзей и приятелей юбиляров – и те немногочисленные представители старшего поколения ученых, которые были их учителями; пришли преподавательницы и слушательницы Высших Женских Курсов, классички и исторички; вся семья классиков и историков древности оказалась в сборе». Чаепитие, состоявшееся после приветственных речей и докладов, Диль описывает в восторженном тоне: «Перейдя из аудитории в соседнюю комнату, где обычно собираются профессора для отдыха и беседы в перерывах между лекциями, гости расположились за двумя большими столами, обычно заставленными книгами и предназначенными для занятий пользующихся библиотекой Музея Древностей. Кабинет хранителя Музея, читальня и профессорская стараниями устроителей собрания превратились в гостиную.
