Элегия тени - [11]

В меня глядится собственная суть,

Но сам я замер, и лучи заката

Мне только скуку проливают в грудь.

Пустая жизнь, спрягающая слоги!

Без мысли звук, без моря – корабли;

Без путника – далекие дороги —

Чтоб только грезы цельность обрели!

Взыскуя красоты

I. «Твои стихи, блаженство напоказ…»

Твои стихи, блаженство напоказ,

Тебе слагать, печальному, легко ли?

Я тоже был в эпикурейской школе

И доброй волей ум терял не раз.

Я совершенства жаждал: всякий час

Пускался я на поиски – доколе

Не понял, что любая цель в расколе

С безмерностью, что нам открыта в нас.

С того и плачем, что узнать влекомы

Границу своего же идеала.

Есть берег морю, небу – окоемы,

А нет предела только у тоски

О чем-то без предела и начала,

В которой мы безмерно велики.

II. «Недостижима и не понята…»

Недостижима и не понята

Она, не существующая въяве.

Еще грустнее и еще слащавей,

Когда земная манит красота.

И потому пускай в ее составе

Найдутся только общие места,

Дабы любой поверивший спроста

Узнал, что прикасается к отраве.

Лишь тот, кто чашу выпил понемногу

Или глотком – а лишь бы без остатка, —

Хотя и поздно, узнает дорогу.

Он чувствует, как тяжесть налегла

И как смотреться пагубно и гадко

В прозрачность бесполезного стекла.

III. «Безумье или глупость: только так…»

Безумье или глупость: только так

Хоть каплю блага выманить у рока.

Не думать, не любить, не чаять срока

И не разуверяться что ни шаг.

Любую вещь, открытую для ока,

Приветствует за доброе дурак;

Свой миру соприродный полумрак

Юродец принимает без упрека.

Два зла на свете: правда и порыв.

Узнать их зло на свете путь единый —

И ту, и этот взглядом охватив:

Она ужасна, в нем же – пустота:

Не меньший ужас. Будто две долины

С боков неодолимого хребта.

IV. «Глубокий вздох, умчи меня в края…»

Глубокий вздох, умчи меня в края,

Где ни чужбины, ни родного дома

И все, что есть, вовеки не влекомо

К потусторонней форме бытия;

Где чувствований мутная струя

Сподобится и формы, и объема

И где владыкой утвердится дрема,

Душевной жизни искру притая.

Умчи меня… Но что чужие сферы

И что края, незримые доселе,

Когда не приступ запоздалой веры,

Еще мечта, еще один порыв,

Как все мечты, летящий мимо цели,

Еще сильнее сердце искрушив?

V. «И ум, и веру отодвинув прочь…»

И ум, и веру отодвинув прочь,

Воздержимся от скорби, от укора

И поцелуев – ибо очень скоро

Надвинется отсроченная ночь.

Не ощущай, но жизнь свою упрочь,

Отдав ее на милость благотвора,

Названьем сон; без топи, косогора,

Подобный путь нетрудно превозмочь.

Гряди сюда с кифарами и маком,

Дурные сны развея сонным зельем, —

Гряди, Морфей, опутай души мраком

И в ту опустошенность уведи,

Где чувствуем, что грудь полна весельем,

Что ничего не чувствуем в груди.

VI. «О сон, о морок! Видно, оттого-то…»

О сон, о морок! Видно, оттого-то

Желаем преисполниться пустот,

Что сердце ждет – и понапрасну ждет,

И мало сил для горестного счета.

И что за сна мы жаждуем? – чьего-то:

Чужой мечты и сладостных тенет,

В которых затеряется, уснет

Вся бодрость, отворенная для гнета.

А морока забвенного хотят

Не иначе, как только под наплывом

Бессонных чувств – и гибнут, уступив им,

И остается тот последний ад,

Где в сумраке, тягучем и тоскливом,

Уже не порываются к порывам.

«Я знаю, что есть острова в океане…»

Я знаю, что есть острова в океане,

Незримые зренью и юга южней,

Настолько подобные бархатной ткани,

Что сущее видеть не горестно в ней.

Я знаю, я знаю: зеленые чащи

И белый коралл в лучезарном порту,

Где все обратилось любовью, дарящей

Все то, чем сознанье одарит мечту.

Я знаю, я знаю – и слушаю чутко,

Как ветры, бегущие в гуще листов,

Едва уловимо коснутся рассудка,

И звать их любовью рассудок готов.

Светлы и прекрасны, и с былью не схожи,

И вечно манят, и туда не попасть —

Но явственны сердцу, и глазу, и коже,

Меня самого неотъемная часть…

Я знаю, я знаю – и знаю, что надо

Искать их не там, где их надо искать…

И знаю сиянье, в котором награда,

И к ним уводящую водную гладь.

«То голуба, то словно червлена…»

То голуба, то словно червлена,

Когда вверху зазолотятся зори,

Свирепая и кроткая волна

И нежит глаз, и предвещает горе.

Свидетель незапамятных историй,

Гляжу в себя, как в этот океан,

Где не осталось неоткрытых стран.

Те кормчие с повадкою монашьей —

И те, кого сманили за собой, —

Причастники беспомощности нашей,

Они лежат в пучине голубой.

И лишь тогда, когда взбурлит прибой,

Вновь океаном станет океан —

И прежней славой снова осиян.

Я буду спать… От моря мне нужна

Лишь весточка, что ощущенье живо,

Ее же дарит горняя луна,

Владычица прилива и отлива:

Пускай движенье влаги прихотливо,

Но чую, что бездонный океан

Во глубине все так же первоздан.

Коль ищем душу, то ее отыщем

Лишь там, где прозияла пустота:

В пространстве неприкаянном и нищем

Раскроются широкие врата.

Исчезла явь, но теплится мечта:

В моей мечте, о древний океан,

С тобою я пребуду сослиян.

Вы, капитаны канувших судов,

Давились крысоединой в походе,

А это значит – услыхали зов

Неведомых, неслышимых мелодий.

Другой, не существующий в природе,

Изглубока манил вас океан,

Что слуху дан, а зрению – не дан.

Кто вдохновил? На свете этом кто же

Проник в непроницаемый секрет,

Что очага домашнего дороже,

Дороже славословий и побед

Иное что, чего почти что нет:

Исчезнуть – и расслышать океан,