Элегия тени - [12]

Дарящий исцеление от ран?

И если море стало бытием,

А вы для моря – внимчивое ухо,

Тогда в существовании моем

Для моего еще не внятный слуха

Услышьте бой таинственного духа —

И так, как открывали океан,

Приотомкните вещности чулан!

В мой прежний дух иного духа влейте,

Даруйте сон о сказочной стране,

Дабы внимать заокеанской флейте

Сподобился я с вами наравне —

И гласом искупительным во мне

Пускай о тайне древних лузитан

По-португальски шепчет океан.

Из книги «Возвестие»

Щиты [4]

Давая, боги продают.

Ценой несчастья честь обрящем.

Увы – имеющим уют

И преходящим!

В достатке содержите дом,

Кому достатка их достанет!

Жизнь коротка, дана взаем;

Душе – конца нет.

Ведь сам Господь Христа обрек

Страстям безвинным:

Чтоб стал Природе поперек

И звался – Сыном.

Дон Динис [5]

Ему сирены сладко пели.

Деревья сеяла рука;

Еще невидимые ели

Вели рассказ о каравелле,

Еще невидимой пока.

Как реки в море штормовое,

Их песнопенья потекли,

А их невидимая хвоя

Шумела голосом прибоя

И вожделеющей земли.

Дон Жуан Первый

Где человек сойдется с часом,

Там дышит Бог, вершатся были;

А прочее зовется мясом,

Добычей гнили.

Ты сам не знал, что ты, как зодчий,

Страну возвел подобьем храма

И вразумил в границе отчей

Стоять упрямо.

Твое же имя, как лампада,

В сердцах горит, не догорая,

И светит нам сквозь пламя ада

И тени рая.

Дон Дуарте [6]

Мои деянья создали меня.

Мой королевский сан меня учил им

В заботе духа и в заботе дня.

Тоску борол я, сколько стало сил.

Я долг вершил, наперекор светилам.

И не напрасно, ибо долг вершил.

Дон Фернандо, инфант португальский [7]

Благословил на подвиг бранный

Меня Господь.

Я должен, Господом избранный,

Позор, и горести, и раны

Перебороть.

Господь со мной: в мече, подъятом

К святой войне;

В моем порыве бесноватом

Не Он ли громовым раскатом

Воззвал ко мне?

Покуда сердце рвется к бою

И меч блестит,

Я не робею пред судьбою,

И что ни встречу пред собою,

Душа – вместит.

Дон Себастьян

Безумец я: земной удел

Не уместил моей гордыни.

И не свершив, чего хотел,

На берегу морской пустыни

Земной удел отрину ныне.

И буду ждать, покуда вы

Мое безумье переймете —

Дабы не сделаться мертвы,

Не перенять обычай скотий,

Присущий призракам из плоти.

Горизонт

О море, ты, кем предвосхищены мы!

Обманчив горизонт неразглядимый:

Уйми ненастье, дымку разомгли,

И вот, едва покончено с испугом,

Ты стелешь Даль и полнозвездным Югом

Ты причащаешь наши корабли.

И берега, что были тонкой нитью,

Обрадуются нашему подплытью,

Густые рощи сменят пустоту.

Потом видны коралловые пляжи,

Цветы и птицы; на берег сойдя же —

Владычествуй в негаданом порту.

На то и сон, чтоб дымку проницали

Дерзания, пустившиеся вплавь,

И, за покровом непроглядной дали

Взыскуя пляжа, птицы, родника ли,

В своих объятьях стискивали Явь.

Надпись на камне [8]

Порыв бессмертен – только люди тленны.

Я, Дього Кан, отважный мореход,

Здесь вырубил посланье для Вселенной,

Чтоб снова двинуться вперед.

Я говорю ветрам и небосводу:

Дерзанье длится, бренна только плоть.

Я подвиг начал, Господу в угоду,

Да завершит его Господь!

Над морем я вознес необоримо

Наш гордый герб, владыку всех морей:

Где виден берег – там владенья Рима,

А где не виден – родины моей.

И я Распятье из гранита высек —

Затем что с верой в Божью доброту

Всю жизнь ищу ту пристань в горних высях,

Которую не обрету!

Страшная птица [9]

У края земли собирается мрак,

А птица над мачтами чертит зигзаг.

Своими крылами три раза махнула,

Махнула крылами – и молвила так:

«О что за отважный и дерзкий моряк

Взыскует земли и взыскует залива,

Где только ветра завывают сурово?»

И ей рулевой отвечает пугливо:

«Команда Жуана Второго».

«Зачем, о безумец, ведешь корабли

Все дальше и дальше от вашей земли?» —

Пернатая кличет, крылами играя

У самого края, у края земли. —

«Зачем очутились вы в этой дали,

Где царствую я безраздельным владыкой

Над пустошью дикой без дома и крова?»

И кормчий лепечет в боязни великой:

«По воле Жуана Второго».

И трижды руками плеснул рулевой,

И трижды потряс ими над головой,

И крестится трижды, и молвит пернатой:

«Здесь каждый из воинов еле живой,

Но это не я, а завет вековой

Ведет корабли через бурю и вой

К пустыне без дома и крова;

И душами властвует голос не твой,

Но воля Жуана Второго!»

Запад

Две наших длани – Промысел и Сила —

Повязку с глаз нам сбрасывают прочь,

Дабы одна наш факел возносила,

Другая – размыкала ночь.

Отыщем благо иль утратим благо,

На Запад вырываясь из тоски —

Но Разум – духом, плотью же – Отвага

У размыкающей руки.

Кто б ни велел и что бы ни велело,

Чтоб этот факел ныне был воздет,

Но Бог – душой, а телом – наше тело

У той руки, в которой – свет.

Последняя каравелла

Священной волей дона Себастьяна

Взметая над простором океана

Имперский флаг

И не внимая пению и пеням,

Навстречу дымке и навстречу теням

Ты шла во мрак —

И не вернулась. У какого порта

Лежишь ты ныне, тиною затерта?

В какой стране?

Уже давно грядущее не с нами,

Его же блики – сумрачными снами

Летят ко мне.

Чем горше доля славы нашей прежней,

Тем в сердце и мятежней и безбрежней

Моя мечта.

В ее морях, вне времени и меры,

Но силою неистребимой веры

Плывут суда.

Когда, не знаю; знаю, что когда-то,

Случайно глядя в сторону заката,

Увижу, как

Ты выплыла из пены точно та же,

И та же дымка вьется в такелаже,

И вьется – флаг.