Екатерина - [22]
Болезненный юноша, вложив указательные пальцы в углы рта, растянул его, как чулок.
— Вот такую гримасу скорчил почтенный медик Бургав, когда ему принесли эту новость. А затем, мне передавали, он пробурчал: «О, это очень дурной знак!» Каналья знал, что я больше всего на свете люблю музыку.
И великий князь вторично подпрыгнул, как на пружинке.
Иоганна-Елисавета подумала: «Ах, какой же он невыносимый паяц».
А сказала:
— Ах, ваше высочество, как ярко вы умеете вести беседу!
Петр Федорович оглянулся. Их разговор внимательно слушала красноносая фрейлина, не понимающая по-немецки ни одного слова.
— Сударыня тетушка, мне, черт возьми, придется огорчить вас, вы приехали в страну дикую и глупую.
Таково было мнение наследника престола о России.
Елисавета Петровна походила на размалеванный истукан. В кучу лисьих волос, осыпанных бриллиантами, было воткнуто черное перо величиной в полноги. Громадные фижмы из серебряного глазета казались клубами банного пара.
Фике видела, как ее мать целовала руку у прекрасного истукана, а потом… «Господи, но что же это такое? — спросила себя девица, не на шутку перепугавшаяся. — Почему же я вижу, как мама открывает и закрывает рот и не слышу ее слов? Потеряла ли мама от страха голос или я оглохла?»
И в последнем отчаянии Фике принялась щипать себя. Старое испытанное средство помогло: словно издалека донесся знакомый голос, напоминающий бубенчик:
— …просить вашего покровительства себе, остальному моему семейству, и той из моих дочерей, которую ваше величество удостоило дозволением сопровождать меня в поездке к вашему двору.
В ответ закачалось, закивало, закланялось черное перо. Немецкая речь прекрасного истукана, по выговору, была не очень провинциальна.
— Все, что я сделала, ничто в сравнении с тем, что я желала бы сделать для своей семьи. Моя кровь не дороже, чем ваша. Намерения мои всегда останутся теми же, и моя дружба должна цениться по моим действиям в пользу всех вас.
Произнеся это, императрица взяла в пухлые свои ладони голову Фике. Так точно берет баба в обжорном ряду крынку, полную молоком.
— Боже мой, что за прелестный ребенок!
— Девчонка-то не больно манифик. Совсем гриб чахотный.
И заглянула в глаза.
И с чмоком поцеловала.
У обласканной на всем теле кожа стала гусиной.
Впоследствии Фике утешалась, что и господа министры иностранных дворов не совсем хорошо себя чувствовали от елисаветинских заглядываний «во внутренности души», как говорила придворная дама Мавра Егоровна.
4
Фике спала скверно: кусали клопы, неподвижная кровать на львиных лапах мчалась, императрица заглядывала в глаза, перины были горячие, капельки пота на животе — холодные, Петр Федорович разговаривал только с жирными женщинами.
Бедняжка просыпалась с мыслью: «Господи, хоть бы немножечко потолстеть».
И щупала ягодицы свои, жесткие, как кулак.
И плакала.
И собирала в комочек рубашку и дышала на нее и прикладывала теплое полотно к векам, чтобы не были красные.
«Скоро одеваться и идти во дворец. Наверное, будет очень торжественно по случаю дня рождения великого князя. Ему исполняется шестнадцать лет. У него глаза, как звезды. Но почему-то они смотрят только на жирных женщин. Даже во время разговора со мной великий князь смотрел на мамин зад. Господи, хоть бы стать ко дню рождения жирной. Почему чудеса случаются только в книжках?»
Плакала.
Дышала на полотняный комочек и прикладывала его к векам.
«Во дворце, наверно, будет вся нация». Так Фике упорно называла придворную толпу.
В Петербурге супругу и дочь прусского фельдмаршала, приехавших в Россию с несколькими чемоданами, снабдили модною гардеробой. Девицы Карр и Салтыкова научили Фике прическе с вытянутым до половины щеки локоном и с бантами, из которых торчали цветы.
Оказалось, что императрица терпеть не может такой прически, потому что ее выдумала Анна Леопольдовна.
Господи, что же надеть из петербургских платьев, чтобы стать толстой? А то Петр Федорович опять, разговаривая со мной, будет смотреть на мамин зад. У императрицы зад гораздо шире, чем у мамы, раза в два. Говорят, что Елисавета Петровна съедает за обедом целый косяк буженины, индейскую курицу и лопату пирогов. Я теперь тоже буду съедать лопату пирогов и тогда стану вдвое шире мамы. Господи, как же причесаться, чтобы угодить государыне? У всех женщин в России лица намалеваны. Надо сказать, чтобы мне принесли белил, румян и сурьмы. Нации нравятся намалеванные. Всегда буду ходить с красными щеками, с белым носом и с черными толстыми бровями. В России любят все толстое. А в Брауншвейге бы тыкали пальцем, Брауншвейг жалкий город».
И снова плакала — почему не умеет говорить по-русски: «Папа виноват, он же знал, что Россия великая страна».
Но плакать старалась одними губами, без слез, «а то веки будут красные и не понравлюсь».
5
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин пронзающими щелками смотрел на Москву.
— Даже бездельные горы, на которых расположена эта деревня, называются тут вздорно: гора Варгуниха, гора Варвара, Пупыши… Пупыши… Все они Пупыши!
Но последние слова уже относились не к бездельным холмам московским, а к злодеям вице-канцлера — к Лестоку, к Брюммеру, к Шетарди, к приехавшей княгине Ангальт-Цербстской. «Фридерикова кочерга, станет теперь ею король прусский из печи жар загребать».
В 1928 году в берлинском издательстве «Петрополис» вышел роман «Циники», публикация которого принесла Мариенгофу массу неприятностей и за который он был подвергнут травле. Роман отразил время первых послереволюционных лет, нэп с присущими времени социальными контрастами, противоречиями. В романе «Циники» все персонажи вымышленные, но внимательный читатель найдет аллюзии на современников автора.История одной любви. Роман-провокация. Экзотическая картина первых послереволюционных лет России.
Анатолий Борисович Мариенгоф (1897–1962), поэт, прозаик, драматург, мемуарист, был яркой фигурой литературной жизни России первой половины нашего столетия. Один из основателей поэтической группы имажинистов, оказавшей определенное влияние на развитие российской поэзии 10-20-х годов. Был связан тесной личной и творческой дружбой с Сергеем Есениным. Автор более десятка пьес, шедших в ведущих театрах страны, многочисленных стихотворных сборников, двух романов — «Циники» и «Екатерина» — и автобиографической трилогии.
В издание включены романы А. Б. Мариенгофа «Циники» и «Бритый человек». Впервые опубликованные за границей, в берлинском издательстве «Петрополис» («Циники» – в 1928 г., «Бритый человек» – в 1930 г.), в Советской России произведения Мариенгофа были признаны «антиобщественными». На долгие годы его имя «выпало» из литературного процесса. Возможность прочесть роман «Циники» открылась русским читателям лишь в 1988 году, «Бритый человек» впервые был издан в России в 1991-м. В 1991 году по мотивам романа «Циники» снял фильм Дмитрий Месхиев.
В этот сборник вошли наиболее известные мемуарные произведения Мариенгофа. «Роман без вранья», посвященный близкому другу писателя – Сергею Есенину, – развенчивает образ «поэта-хулигана», многие овеявшие его легенды и знакомит читателя с совершенно другим Есениным – не лишенным недостатков, но чутким, ранимым, душевно чистым человеком. «Мой век, мои друзья и подруги» – блестяще написанное повествование о литературном и артистическом мире конца Серебряного века и «бурных двадцатых», – эпохи, когда в России создавалось новое, модернистское искусство…
Анатолий Борисович Мариенгоф родился в семье служащего (в молодости родители были актерами), учился в Нижегородском дворянском институте Императора Александра II; в 1913 после смерти матери переехал в Пензу. Окончив в 1916 пензенскую гимназию, поступил на юридический факультет Московского университета, но вскоре был призван на военную службу и определен в Инженерно-строительную дружину Западного фронта, служил заведующим канцелярией. После Октябрьской революции вернулся в Пензу, в 1918 создал там группу имажинистов, выпускал журнал «Комедиант», принимал участвие в альманахе «Исход».
Анатолий Мариенгоф (1897–1962) — поэт, прозаик, драматург, одна из ярких фигур российской литературной жизни первой половины столетия. Его мемуарная проза долгие годы оставалась неизвестной для читателя. Лишь в последнее десятилетие она стала издаваться, но лишь по частям, и никогда — в едином томе. А ведь он рассматривал три части своих воспоминаний («Роман без вранья», «Мой век, мои друзья и подруги» и «Это вам, потомки!») как единое целое и даже дал этой не состоявшейся при его жизни книге название — «Бессмертная трилогия».
«Если ты покинешь родной дом, умрешь среди чужаков», — предупреждала мать Ирму Витале. Но после смерти матери всё труднее оставаться в родном доме: в нищей деревне бесприданнице невозможно выйти замуж и невозможно содержать себя собственным трудом. Ирма набирается духа и одна отправляется в далекое странствие — перебирается в Америку, чтобы жить в большом городе и шить нарядные платья для изящных дам. Знакомясь с чужой землей и новыми людьми, переживая невзгоды и достигая успеха, Ирма обнаруживает, что может дать миру больше, чем лишь свой талант обращаться с иголкой и ниткой. Вдохновляющая история о силе и решимости молодой итальянки, которая путешествует по миру в 1880-х годах, — дебютный роман писательницы.
Жизнеописание Хуана Факундо Кироги — произведение смешанного жанра, все сошлось в нем — политика, философия, этнография, история, культурология и художественное начало, но не рядоположенное, а сплавленное в такое произведение, которое, по формальным признакам не являясь художественным творчеством, является таковым по сути, потому что оно дает нам то, чего мы ждем от искусства и что доступно только искусству,— образную полноту мира, образ действительности, который соединяет в это высшее единство все аспекты и планы книги, подобно тому как сплавляет реальная жизнь в единство все стороны бытия.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие исторического романа итальянской писательницы разворачивается во второй половине XV века. В центре книги образ герцога Миланского, одного из последних правителей выдающейся династии Сфорца. Рассказывая историю стремительного восхождения и столь же стремительного падения герцога Лудовико, писательница придерживается строгой историчности в изложении событий и в то же время облекает свое повествование в занимательно-беллетристическую форму.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В основу романов Владимира Ларионовича Якимова положен исторический материал, мало известный широкой публике. Роман «За рубежом и на Москве», публикуемый в данном томе, повествует об установлении царём Алексеем Михайловичем связей с зарубежными странами. С середины XVII века при дворе Тишайшего всё сильнее и смелее проявляется тяга к европейской культуре. Понимая необходимость выхода России из духовной изоляции, государь и его ближайшие сподвижники организуют ряд посольских экспедиций в страны Европы, прививают новшества на российской почве.