Дюма. Том 66. Путевые впечатления. Корриколо - [34]

Из-за своего флегматичного характера англичане особенно злопамятны; так что наш англичанин заимел на короля Фердинанда зуб, а поскольку англичане не имеют обыкновения скрывать свои мысли, то по дороге в Помпеи он на самом чистом итальянском, какой только можно почерпнуть из грамматики Вергани, во всеуслышание поносил тиранию короля Фердинанда.

Лаццарони не говорит по-итальянски, но понимает все наречия. А потому он прекрасно понял, что говорил англичанин, который, несомненно следуя своей приверженности принципу равенства, усадил лаццарони в свою коляску. Единственное социальное различие, имевшееся между англичанином и лаццарони, состояло в том, что один сидел лицом к движению, а другой — спиной.

Пока они ехали по большой дороге, лаццарони невозмутимо выслушивал все оскорбления, которыми англичанину было угодно осыпать его государя. У лаццарони нет устоявшихся политических взглядов. В его присутствии можно сказать все что угодно о короле, королеве или принце, лишь бы ничего не было сказано о Мадонне, святом Януарии или Везувии, — остальное лаццарони безразлично.

Тем не менее, когда они прибыли на улицу Гробниц, лаццарони, видя, что англичанин продолжает свой монолог, приложил палец к губам, призывая к молчанию. Но то ли англичанин не понял важности этого жеста, то ли посчитал ниже своего достоинства последовать данному ему совету, он продолжил свои выпады против Фердинанда Возлюбленного (по-моему, именно так его называют).

— Простите, ваше превосходительство, — сказал лаццарони, опершись одной рукой на борт коляски, а затем спрыгнув на землю столь же легко, как это могли бы сделать Ориоль, Лоуренс или Редиша, — простите, но, с вашего позволения, я возвращаюсь в Неаполь.

— Почему тебе возвращаться в Неаполь? — спросил англичанин.

— Потому что мне нет охоты быть повешенным, — ответил лаццарони, копируя любимую англичанином конструкцию фразы.

— И кто осмелился бы тебе повесить? — продолжал англичанин.

— Кто мне король, — отвечал лаццарони.

— А почему он бы тебе повесить?

— Потому что вы сказать ругательства о нем.

— Англичанин есть свободен сказать все, что он хочет.

— А лаццарони не есть.

— Но ты ничего не сказать.

— Но я все слышать.

— Кто об этом сказать?

— Инвалид.

— Какой инвалид?

— Инвалид, который будет сопровождать нас во время посещения Помпей.

— Я не хотеть инвалида.

— Тогда вы не посещать Помпеи.

— Мне не мочь посещать Помпеи без инвалида?

— Нет.

— Мне платить?

— Нет.

— Мне платить в два, три, четыре раза больше?

— Нет, нет, нет!

— О-о! — произнес англичанин и погрузился в глубокое раздумье.

Что касается лаццарони, то он стал пытаться перепрыгнуть через собственную тень.

— Я хочу брать инвалида, — сказал англичанин через какое-то время.

— Значит, берем инвалида, — ответил лаццарони.

— Но я не хочу, чтобы молчать мой язык.

— В таком случае, мне говорить вам до свидания.

— Мне хотеть, чтобы ты оставался.

— В таком случае, позвольте мне давать совет вам.

— Давай совет мне.

— Раз вы не хотеть молчать ваш язык, наймите, по крайней мере, глухого инвалида.

— О! — воскликнул восхищенный советом англичанин. — Я хотеть глухого инвалида. Вот пиастр тебе найти глухого инвалида.

Лаццарони помчался в караульное помещение и выбрал глухого как тетерев инвалида.

Началась обычная экскурсия, во время которой англичанин продолжал облегчать душу, понося его величество Фердинанда I, при этом инвалид его не слышал, а лаццарони делал вид, что не слышит. Они посетили дом Диомеда, улицу Гробниц, виллу Цицерона, дом Поэта. В одной из спален этого дома находилась весьма анакреонтическая фреска, привлекшая внимание англичанина: не спросив ни у кого разрешения, он уселся на бронзовое сиденье, вытащил альбом и принялся рисовать.

Едва он начертил первую линию, как к нему подошли инвалид и лаццарони. Инвалид хотел было сказать что-то, но лаццарони сделал ему знак, что говорить будет он.

— Ваше превосходительство, — сказал лаццарони, — делать копии фресок запрещено.

— О! — сказал англичанин. — Я хотеть эту копию.

— Это запрещено.

— О! Я заплачу!

— Это запрещено даже за плату.

— Я заплачу в два, три, четыре раза больше.

— Я же сказал вам, что это запрещено! Запрещено! Запрещено! Слышите вы?!

— Мне непременно хотеть рисовать эту маленькую глупость, чтобы смешить миледи.

— Тогда инвалид сдавать вас в караульную.

— Англичанин есть свободен рисовать, что он хочет.

И англичанин вновь взялся за карандаш. Инвалид подошел к нему с неумолимым видом.

— Простите, ваше превосходительство, — сказал лаццарони.

— Говори мне.

— Вы непременно хотите нарисовать эту фреску?

— Я хочу.

— И другие тоже?

— Да, и другие тоже. Я хотеть рисовать все фрески.

— Тогда, — сказал лаццароне, — позвольте дать вам совет: возьмите слепого инвалида.

— О-о! — воскликнул англичанин в еще большем восторге от второго совета, нежели от первого. — Я хотеть слепого инвалида. Вот два пиастра тебе найти слепого инвалида.

— Тогда давайте выйдем. Я отправлюсь на поиски слепого инвалида, а вы отошлете инвалида глухого, разумеется заплатив ему.

— Я заплачу инвалиду глухому.

Англичанин сунул карандаш в альбом, а альбом — в карман. Затем, выйдя из дома Саллюстия, он сделал вид, что остановился, чтобы прочесть сделанные сангиной надписи. В это время лаццарони сбегал в караульную и привел слепого инвалида, ведомого черным пуделем. Англичанин дал глухому два карлино, отослал его и тут же захотел вернуться в дом Поэта, чтобы продолжить делать рисунки, но лаццарони добился от него, что они сделают небольшой крюк, чтобы отвести от себя подозрения. Слепой инвалид шагал впереди, и визит продолжился.