Дюма. Том 66. Путевые впечатления. Корриколо - [27]

Ну а Таккинарди была словно соловей, для которого петь столь же естественно, как для другого говорить; по манере петь это была г-жа Даморо, но с голосом более свежим и большего диапазона. Ничто не шло в сравнение с его нежностью, молодостью и чистотой, но он редко звучал драматично. Впрочем, это был талант в высшей степени рассудочный, никогда не становившийся ни меланхоличным, ни страстным. Таккинарди была холодна и хороша собой: это была брюнетка, певшая как блондинка. Выйдя замуж за автора "Инес де Кастро", она стала Пер-сиани.

Таковы были артисты, которым предстояло сыграть поэму "Лара".

Когда я прибыл в Неаполь, репетиции были в самом разгаре, то есть опера была представлена 8 ноября, а исполнять ее должны были 19-го числа того же месяца, то есть для подготовки первоклассного произведения было отведено одиннадцать репетиций, а ведь по большей части оперы не ставятся с такой быстротой. Есть такие, которые готовят за пятнадцать — восемнадцать репетиций. Но на этот раз поступил высочайший приказ: королева-мать пожаловалась, что в этом году на ее именины не была представлена какая-либо музыкальная новинка, что всегда делалось для ее сына или дочери; и король Неаполя, дав жалобе ход, повелел, чтобы оперой француза почтили день рождения матери — это было нечто вроде человеческой жертвы, принесенной на алтарь сыновней любви.

Не стоит спрашивать, в каком состоянии нашел я моего бедного соотечественника. Он выглядел как человек, которого приговорил врач и которому жить оставалось не более недели. Дело в том, что, оценив создавшееся положение, пообещать ему спасение мог только шарлатан. Я, тем не менее, попытался утешить его банальными фразами, которые обычно не успокаивают. Но на все мои доводы он отвечал лишь одним словом: "Гала-спектакль, мой друг, гала-спектакль!" Я взял его за руку: у него был жар. Я повернулся к дирижеру, покуривавшему чубук, и сказал со вздохом:

— У автора начинается горячка.

— Нет, нет, — отвечал Феста, важно вынимая янтарную трубку изо рта, — он, черт возьми, прав, гала-спектакль, сударь мой, гала-спектакль!

Тогда я подошел к Дюпре, катавшему в углу шарики из свечного воска, и взглянул на него, как бы говоря: "Смот-рите-ка, тут что, все с ума посходили?" Он понял мою пантомиму с быстротой, сделавшей бы честь неаполитанцу:

— Нет, — ответил он, приклеивая восковой шарик на нос, — нет, они не сошли с ума. Вы ведь не знаете, что такое гала-спектакль.

Я смиренно вышел, отправился за словарем, открыл его на букву "Г" и ничего не нашел.

— Не будете ли вы столь добры, чтобы объяснить мне, что означает гала-спектакль? — вернувшись, спросил я Дюпре.

— Это означает, — ответил Дюпре, — что в этот день в зале зажжены тысяча двести свечей, которые слепят вас и от дыма которых артисты задыхаются.

— Это означает, — подхватил дирижер, — что увертюру надо играть при открытом занавесе, учитывая, что двор ждать не может, а это бесконечно вредит вступительному хору.

— Это означает, — закончил Рюольс, — что на представлении присутствует весь двор и что публика может аплодировать, только когда аплодирует двор, а он этого не делает никогда.

— Черт возьми! Черт возьми! — воскликнул я, не найдясь, что ответить на это тройное объяснение. — И прибавьте к этому, — заметил я, желая поддержать разговор, — что у вас остается, по-моему, всего неделя.

— И что музыканты еше не репетировали увертюру, — сказал Рюольс.

— Ну, оркестр меня не беспокоит, — возразил Феста.

— И что актеры еще не репетировали вместе, — прибавил автор.

— О, у певцов дело всегда пойдет, — успокоил его Дюпре.

— И у меня не будет ни сил, ни терпения провести последнюю репетицию.

— Не беда, я ведь здесь! — вставая, воскликнул Доницетти.

Рюольс подошел к нему и протянул ему руку:

— Да, вы правы, я нашел настоящих друзей.

— И, что еще важнее для успеха, вы написали прекрасную музыку.

— Вы так думаете? — спросил Рюольс со свойственными ему наивностью и скромностью.

— Пойдемте на репетицию, — сказал Дюпре.

В самом деле, все произошло так, как и предсказывали Феста, Дюпре и Доницетти. Оркестр с ходу сыграл увертюру; певцов, привыкших работать вместе, надо было только свести друг с другом, чтобы у них возникло взаимопонимание, а Рюольс, умиравший от усталости, доверил провести три последние репетиции автору "Анны Болейн".

Я вернулся из театра под сильным впечатлением. Я думал, что буду присутствовать при ученическом опыте, а услышал произведение мастера. Обычно мы невольно составляем себе суждение о тех или иных творениях по их авторам, и, к несчастью, суждение это определяется тем, что авторы думают о себе сами. Рюольс же был самым простым и самым скромным автором из всех, кого я знал. В течение трех месяцев, что мы были знакомы, я ни разу не слышал от него ни дурного слова о других, ни, что еще более удивительно для человека, сочинившего свое первое произведение, похвалы себе. Обычно я гораздо чаще встречался с самолюбием у молодых людей, еще ничего не добившихся, нежели у людей, достигших положения, и пусть простят мне этот парадокс, но я считаю, что ничто не лечит гордыню лучше, чем успех. Поэтому я ждал дня первого представления уже с большей уверенностью. И он настал.