Дорога, которая не кончается… - [49]

Остальные стояли, не двигаясь, в странном оцепенении. Но вот к проходу подошел Кердэн. Его голос был негромким и мягким.

— Я, последний из фалатрим на этой земле, оставляю здесь свою память и свое имя. И зовусь отныне Карэндин, — и, не оборачиваясь, шагнул…

— Я… — тонкий женский голос пронзил тишину. — Оставляю память и имя. Пусть мир узнает отныне деву-воина Оэн, — и еще одна фигура пропала в сиянии.

— Я… — безмерно усталый голос зашелестел над водой. — Фродо, сын Дрого, уходя из этого мира… — голос прервался на миг и зазвучал с новой силой. — Оставляю за собой право помнить и знать. Я беру имя своего предка — Ларго из рода Бунков.

Он судорожно замолчал и медленно-медленно переступил черту.

Высокая черная фигура закрыла проход. Голос был глухим и спокойным.

— Я, эльгаэр Гортаур, оставляю свою память при себе. А имя мне будет — Хиртар.

Опустив голову, он шагнул в проход. Вспышка озарила лица оставшихся.

Они повторяли это, как клятву, заклинание, прощание…

— Я, гном Даин… беру с собой память и жизнь… и беру имя Фарин…

— Я, Денэтор… беру имя Орондэн… и… сохраняю все то, что со мной…

— Я… Трандуэл… сохраняю все… Имя — Тэрндил…

— Я… Аллатар… нечего забывать. Новое имя — Эльдис…

…Ты уходил последним, ведя за руку грустного Алиса. Мальчишка покорно шел за тобой, не говоря ни слова. У самого прохода он крепче сжал твою руку и вы одновременно перешли черту.

Там, куда вы попали, был день. А за вашей спиной в прямоугольнике двери было видно, как на золотой лес наползает тягучая чернота, засасывая его, и, наконец, сверкает вспышка, и серая умершая звезда, заслоняя собой все, опускается на мир туманной завесой смерти…

— Пойдем, — тихо сказал Алис.

— Пойдем, — отозвался ты и, подняв голову, посмотрел вперед — туда, где дорога петлей огибала городскую стену столицы Алларда, и откуда долетал хрустально-нежный перезвон ясноголосых серебряных колокольцев тинлара, что играли в небольшой церквушке воскресную службу.

Эпилог: СКАЗАНИЕ О ПОТЕРЯННОМ ОСТРОВЕ

Когда поет менестрель — сплетаются и расплетаются под неровный звук темного банджо эпохи и лица, города и миры, древние битвы и великие подвиги.

Когда поет менестрель — все замирает вокруг, и люди поднимают лица к звездам, ибо иначе нельзя слушать его — мешают неподвластные воле слезы.

Когда поет менестрель — пусть ненадолго, но уходят прочь все печали, и лачуга превращается в замок, а стертый дорожный посох в сверкающий меч.

Когда поет менестрель — все меняется, но кто рискнет узнать в великом герое — себя, а в далекой и прекрасной земле — свой собственный город?

Когда поет менестрель — кто скажет, где быль, а где сказка в его неторопливой балладе?

Когда поет менестрель — кто посмеет обвинить его во лжи?

Слушайте! Я расскажу вам о том, о чем знает лишь море — и белые чайки пронзительно кричат над скалами, и тяжко вздыхает волна, бьющая в каменный берег дальней земли.

Я расскажу вам о том, о чем рассказал бы обломок мачты, выброшенный на песок, если б только мог он говорить.

Я расскажу о том, о чем забыли сами Боги, память которых хранит сотворение и гибель многих и многих миров.

Я расскажу вам старую сказку — сказку о Потерянном Острове Тол-Меирне.

Случилось так, что на Тол-Меирне нашли себе приют многие народы, и в то время, как на материке шли войны, здесь, на острове, мирно уживались ирчи и эльдалиэ, гномы и драконы, люди и хинни… Они вместе разводили скот и охотились на диких свиней, вместе собирали сочные травы и вместе строили корабли…

Они никогда не торговали ни с материком, ни с другими островами, зато их корабли могли достичь земель, которых не было ни на одной из карт этого мира. И они привозили оттуда удивительные вещи, отдавая взамен то, что было у них в изобилии — самоцветные камни, или цветочный мед, или латы из драконьей чешуи, или волшебные плащи-невидимки, сотканные мастерами острова…

И вот однажды три корабля — маленькая торговая флотилия — вышли из западной гавани, а над ними кружила четверка драконов, сопровождая в пути. И эльда-мореход, что вел флагман, долго стоял на корме и смотрел назад, на восток, где небо над горизонтом наливалось тяжелым красноватым золотом.

Недобрые предчувствия мучили капитана, и он сказал себе, что нужно будет вернуться поскорее, потому что — кому ведомо, что принесет следующая ночь?..

Но неожиданный шторм застал их между мирами на пути домой, и лишь через четырнадцать дней два из трех кораблей показались на горизонте, и два дракона кружили в небе. И стоявший на палубе эльда-капитан покачал тревожно головой, увидев, что не горит маяк на западной оконечности острова.

Маяк горел всегда, с того дня, как была построена сама гавань. В шторм или в туман он горел белым ярким светом, и мореходы многих миров видели, куда вести корабли; в праздники — ярко-зеленым, и тогда любой мог разделить с хозяевами радость и веселье; в другое время — чистым золотом, и каждый знал, что на острове Тол-Меирне по-прежнему мир и покой.

Лишь алым почти никогда не горел маяк, ибо алый свет означал, что на Тол-Меирне беда. Это значило, что острову нужна помощь, но пришедший с нею может больше не вернуться назад. На долгом веку эльда так было лишь единожды, когда полтысячелетия назад на острове свирепствовала опустошительная чума.