Дорога к счастью - [87]

Мхамет, потупив глаза, с болью в голосе сказал:

— Ты правильно подметил мою слабость. Как-то рука на них не поднимается: думал — люди ведь все-таки. Но теперь начал уже осознавать этот свой недостаток и постепенно прихожу к выводу, что нельзя жалеть волков в человечьем образе. Хорошо, что ты приехал. Вот ты сразу догадался о проделке конюхов. А сам я долго ничего не замечал…

Их догнал секретарь партячейки, и Мхамет, сославшись на срочные дела, вернулся в колхозное правление.

Парники были разбиты на самом прибое ветров. Более неподходящее место трудно было бы найти во всей округе. Возвышенное, оголенное, оно не имело никакой защиты. Лощина, на откосе которой были разбиты парники, обычно высыхала при малейшей засухе, и сейчас дно ее все уже растрескалось. Биболэт долго, задумчиво разглядывал запруду, развороченную вражеской рукой.

Неподалеку отсюда, на расстоянии приблизительно полутора-двух километров, виднелась сочная зелень вербняка, растущего на берегу реки. Биболэт смотрел в сторону реки и с завистью думал о воде, которая плещется там.

— Какое место выбрали вы под огороды колхоза?

Секретарь указал пальцем на кустарник.

— Вон там, в вербняке, где река делает крутой поворот.

— Какие работы проделаны на огородах?

— Ничего пока не сделано. Там были, огороды пришлых хозяев. Аренду расторгли, хозяева убрались. Осталась исправная поливная система и водонасосный мотор. А работы в огородах еще не начаты.

— Почему же парники не разбили там?

— Решили, что около аула сподручнее и легче будет обработать.

Биболэту стало ясно: враг метко бил в цель. Сорок гектаров табака и огороды должны были по плану составить половину доходов колхоза. Это те самые отрасли хозяйства, на которых жирели кулацкие плантаторы. Если этими культурами овладеет колхоз, то что же останется плантаторам? Вот они и пустили провокацию, отпугнули людей и постарались восстановить их против новых, трудоемких культур. И добились, что парники были разбиты на безводном месте. Воду, запруженную в лощине, выпустили люди, подосланные теми же кулаками, и весь колхозный план, таким образом, поставили под угрозу срыва.

«Но что теперь делать?» — ломал голову Биболэт. Он слишком хорошо понимал значение этих культур: в них не только доходы колхоза, но и частица общего плана государства. Кроме того, это было бы началом интенсификации обработки земли и подъема ее доходности. Секретарь партячейки, который должен был бы раньше всех понять угрозу, стоит рядом с Биболэтом, щурит ленивые глаза и то и дело сибаритским жестом, оттопырив палец, смахивает пылинки со своего темносинего костюма.

Мысль Биболэта снова возвращается к парникам. «А все-таки план посадки табака и огородов должен быть выполнен во что бы то ни стало. Но как? Не перенести ли парники на берег реки? Но тогда сколько подвод, лошадей, рабочих рук понадобится и какого труда будет стоить выход людей на парники, в то время как эти люди не хотят начать даже привычной, любимой весенней пахоты, по которой у них у самих душа болит? Кроме того, если парники расположить так далеко, врагу будет сподручнее повредить рассаду!»

Так металась мысль Биболэта в поисках выхода. К ним подошел со стороны парников хмурый человек, по всей видимости грек. Он спросил, обращаясь к секретарю:

— Когда же разрешите вопрос о воде для парников? Время посева уже пропущено. Что вы так медленно там рассуждаете?

Секретарь замялся, медля с ответом.

— Кто этот человек, какое отношение он имеет к рассаде? — нетерпеливо спросил Биболэт.

— Это специалист по табаку, нанятый колхозом, — ответил секретарь.

Тогда Биболэт обратился к подошедшему:

— Как ты смотришь, если мы перенесем парники на огороды, на берег реки?

— Что?! Туда перенести?! — испуганно воскликнул грек. — Какого шума и крика стоило здесь построить, а теперь вновь переносить? Не успеем вырастить рассаду! И за месяц эту работу не сделать. Если теперь же, самое большее в четыре-пять дней, не засеем, то я не отвечаю за урожай табака. Я тогда откажусь. Но если бы даже и быстро перенесли парники на берег, я все равно не соглашусь там работать.

— Почему же ты не согласишься? — спросил Биболэт, с холодком мелькнувшего у него подозрения.

— Пойти туда для того, чтобы меня убили! Если и не убьют, то испортят рассаду, я буду виноват, а это все равно, что убьют.

— Кто тебя собирается убить?

— Есть в ауле такие люди… И не моргнет глазом, как перережет горло.

— Так просто возьмут и убьют?

— Тогда ты не знаешь, что творится в этом ауле. Я уж и так решил не оставаться на этой работе, — пробормотал грек, понизив голос и опасливо оглядываясь вокруг.

Подозрения Биболэта против грека рассеялись, но теперь возникли новые подозрения.

— Пригрозили тебе? Скажи мне прямо.

— Никто не пригрозил, никто ничего не говорил мне… а так, я решил не работать тут… — попытался уклониться грек, видимо, жалея о признании, которое сорвалось с его губ. И в свою очередь, недоверчиво глядя на Биболэта, спросил:

— А ты кто такой будешь?

Секретарь неторопливо отрекомендовал Биболэта, и грек мгновенно оживился.

— Тогда тебя-то мне и нужно. Пойдем-ка туда, ближе к парникам, — сказал он более миролюбиво и таинственно понизил голос. — Мне подкинули записку: «Что хочешь делай; как хочешь делай, только чтобы рассаду испортить и табаку совсем не посадить. Если это сделаешь, получишь много денег, а если не сделаешь, куда б ни скрылся, все равно найдем и убьем». Такие записки три раза мне подкидывали. Я никогда нечестно не работал, а теперь — чтобы я сам испортил рассаду! Не хочу, чтобы меня убили, и не хочу рассаду портить. Решил уйти от этого кляузного дела. А ты, хозяин, собираешься отнести парники к лесу!