Дорога к счастью - [85]

Собрание затянулось далеко за полночь. В принятом решении был один пункт, который гласил: перестроить работу ячейки на более оперативный лад и каждый вечер, в сумерках, всем коммунистам собираться для летучего совещания и определения заданий на следующий день…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Рано поутру Биболэт пришел в сельсовет. Секретаря партячейки еще не было. Но голос Амдехан, странно непривычный в сельсовете тонкий голос женщины, властно отдавал приказы. Биболэт присел в сторонке и стал наблюдать за Амдехан.

Вчера, при встрече и в разговорах, у Биболэта возникла некоторая тревога за Амдехан, за ее авторитет председателя. Заметив, с какой чисто женской робостью встретила она его, он подумал: «Если в ней будет преобладать такая женская мягкость, то ее скоро заклюют».

Но сейчас Биболэт убедился, что его опасения были напрасны. Наоборот, Амдехан ему показалась слишком строгой на своем председательском месте. Особенно же неприступно-сурова была она в отношении определенной категории мужчин. И видя, как эти бывшие грозные и деспотичные владыки черкешенок тихо и робко, словно по единственному бревну, переброшенному через арык, подходили к столу председательницы, Биболэт чуть со смеху не прыснул. «Неплохо, — решил он, — если она сейчас и будет немного сурова с ними. Когда они признают ее безоговорочно, тогда и Амдехан усвоит более спокойное отношение к ним».

Но вот вошла женщина и, робко скрестив руки у пояса, нерешительно остановилась у двери. Суровость Амдехан мгновенно исчезла, разомкнулись строго сдвинутые брови, она поспешно встала и мягко обратилась к вошедшей:

— Иди, иди сюда, Шарифа! Иди, садись…

Женщина подошла, но не решалась сесть в присутствии мужчин. Амдехан заботливо спросила ее:

— Какое беспокойство у тебя?

Женщина замялась и произнесла еле слышно:

— Я хотела бы тебе одной сказать…

— От присутствия гостя вреда не будет… Остальных мужчин прошу выйти, — распорядилась Амдехан.

Мужчины вышли. Вышел и Биболэт, щадя скромность женщины. И, закуривая на крыльце сельсовета, он обрадованно решил: «Замечательный советский работник выйдет из нее».

Пришел секретарь, и они направились в правление колхоза.

Несмотря на ранний час, около колхозного правления было много народу. Рассыпавшись группками, люди сидели в угрюмом молчании возле плетней, толпились у крыльца. Биболэт знал, что творится в их душах, о чем они так сосредоточенно думают и вяло и недовольно переговариваются.

Он был уверен, что среди них нет кулаков, а может быть, затесались только подкулачники, которые подслушивают, доносят и провоцируют. Не высидели дома и в такую рань собрались, тоскуя по привычной борозде, именно честные труженики. Сердце хлебороба ощущает вздохи невспаханной земли, жаждущей зерна, оно сжимается болью.

Но почему же они в такое время, когда каждый день дорог и невозвратим для хлебороба, сидят здесь без дела? Биболэту кажется, что и это ему понятно. «Они, как обиженные дети, — думает он с теплым укором, понимающе разглядывая молчаливые группки людей, — закапризничали, оттолкнули еду, а потом пожалели, но стыд и упрямство не позволяют им признаться в ошибке».

Половина коней, подвод и инвентаря, которые они обобществили в колхозе, уже потеряна. Люди видят множество неполадок и неорганизованность в колхозе, болеют душой, беспокоятся, тревожатся, но не знают, кого обвинить: слишком много виноватых. И не знают, как все это исправить. В колхоз они вступили с великой готовностью: для них колхоз был неожиданно появившейся на горизонте их безнадежной жизни светлой надеждой на избавление от вечной нищеты, от вечной неуверенности в завтрашнем дне. Но теперь неполадки и гибель половины имущества надломили их веру в осуществление надежды.

Они чувствуют, что хищные когти ненавистных им богатеев вцепились в их дело и рвут под корень их организацию, но не могут определить, в каком же месте впились эти когти. Видят они, как подручные этих ненавистных людей, всякие картежники и бездельники пристроились в колхозе конюхами, ездовыми, сторожами. Не имея в сердце любви к животному, они беспощадно и бесцельно гоняют коней, которые были выхожены с такой любовью! А тут еще провокации врага… Люди видят, что дело идет не по тому пути, который указан партией и Советской властью. «Сталин не знает об этих безобразиях», — часто повторяли труженики. И вот, высказывая свою обиду, они сигнализируют партии и Советской власти о том, что в их деле не все ладно, и ждут помощи…

От одной группы отделился парень громадного роста и пошел навстречу Биболэту. Биболэт узнал в нем Шумафа.

— Фасапши, Биболэт! Когда мы окончательно решили, что ты нас вовсе забыл, ты вдруг взял да и объявился! — сказал Шумаф, приветливый, но несколько смущенный, точно он сознавал какую-то вину.

— Здравствуй, Шумаф! Смотри, как бы мы с тобою сейчас же не поссорились! — ответил Биболэт дружеской шуткой.

— Нам с тобой ссориться? Не знаю такого дела, из-за которого мы могли бы не поладить.

— А почему в такой весенний день ты сидишь здесь, а не пашешь?

— Это верно… Но, валлахи, я тоже не знаю, почему я здесь околачиваюсь! — произнес Шумаф, виновато опуская глаза. Приветливая улыбка погасла на его лице. Помолчав немного, он уже серьезно прибавил: