Доктор Сакс - [56]
«Лапа», — говорит Джи-Джей, оборачиваясь к Скотти, а Елоза призрачно подваливает, подмолачивая руками под листвянодикой темью Риверсайда со своими смешными звуками и мелкой галькой, которую он кидает, подходя к нам из вечности, загадошное существо, будто на ту сторону идет — эльф — Джи-Джей говорит: «Интересно, где сегодня Джеки».
СКОТТИ: Ненаю, Гас. Может, у Дики Хэмпшира. Или в переулке сидит зырит.
ГАС: А вот идет Старина Елоза — как ни увижу Старину Елозу, знаю, что попаду на небеса, он просто ангел, этот Чертов Елоза —
Мы с Доктором Саксом внезапно взлетаем в верхний воздух, будто уворачивались от некой неимоверно жуткой черной силы, которая вышибла б нас далеко — а вместо этого взмываем, и через много чего, поэтому я даже не знаю, где мы, и не вижу, как далеко внизу, или вверху, или за и что это за утес и карниз такой. Но вроде знакомо: это не крестильная купель, но в покровах и святых руках, стиснутых клином, — Доктор Сакс, удлинившись, как долгий скорпион, летит поперек луны, будто одержимая тучка. Злодейски, зубы сияют, я лечу за ним вспышкой чернил помельче — Мы долетаем до краснопостроек его хижины, мы стоим посреди его дома, глядя вниз, в открытый люк.
«В ту невинную землю ступай, как есть сейчас, наг. когда начнешь уничтоженье мировых змеев. Косоглавые пусть стенают, ты же ступай и стон свой исполняй, Леда и Лебедь пусть стенают, одиноким стоном ступай, слушай только свое себя — оно не имеет ничего общего с тем, что вокруг тебя, это ты делаешь внутри у рычагов локомотива, что проламывается сквозь жизнь —»
«Доктор Сакс! — вскричал я. — Я не понимаю, что вы говорите! Вы безумны! Вы безумны и я безумен!»
«Хи-хи-хи-ха-йя, — загоготал он, гисплированный, — это победа Стона».
«Можно ль быть еще безумнее? — подумал я. — Этот старый герой савана — старый чокнутый дурак. Во что я влип?»
Мы стоим, глядя на красное свечение в люке; вниз ведет деревянная лестница.
«Спускайся!» — нетерпеливо говорит он. Я соскакиваю с этой лестницы быстро, перекладины горячи; приземляюсь на утоптанный земляной пол, вроде глины, на котором несколько огромных соломенных циновок, и царапины все вытянуты и драны, однако берегут ноги от холода глины — все ярко от узоров, нанесенных и вплетенных, но танцующих в красном свете огня. У Доктора Сакса был горн, почитай невозможно было услышать лязг собственного сердца из-за сердечного мясистого лязга этого арфоогня, то была отупелая клятая красная клумба пламени и мех, распашной, фью, изготовлялись порошки, чтобы затем перенести на себе затвердение и испытание на выкипание в этом цеху. Доктор Сакс делал травяной порошок, который уничтожит Змея.
«Помазаю тебя, сын —» — воскричал он в подвале жидкой грязи — «мы бросаемся в гомерические битвы утра — чрез росистые вершины твоих всех до единой излюбленных сосен Дракутских Тигров закатывается дальнее красное солнце, что в сей же миг восходит из постели небесносини ко дню колокольчиков в преступленье — и брега океанов рассыплются, в краях Южных Широт, и кора воспашет сквоз убеленное сединами древнее море с обширным похоронным консонантным шплюхом пен от носа корабля — в нефиговой же ты стычке, мясницкий дьявол».
8
Я вдруг понял, что с нами его громадный черный кот. Ростом он был четыре фута в холке, с огромными зелеными глазами и обширным хвостом, что медленно вилял, как вечность на лету, — кот страннее не бывает. «Нашел его в Андах, — только это и сказал мне Сакс, — нашел его в Андах на каштане». Еще у него были длиннохвостые попугаи, они говорили крайне странное: «Зангфед, дезиди лиинг, флинг, фланг», и еще один, кричавший на гордом испанском, который выучил у старого пирата с кустистыми бровями, пердевшего себе в ром: «Хойк калли-анг-гуу — Куарант-ай-чинко, сеньёр, куарант-ай-чинко, куарант-ай-чинко[117]». У меня над головой взорвался громадный парикианский баллон — он был синий и поднялся из синих порошков Горна, и поэтому все вдруг стало синим.
«Синяя Эпоха!» — вскричал Доктор Сакс, метнувшись к своей печи — Саван летел за ним, он стоял, как гётевская ведьма пред своей горнопечью, высокий, выхолощенный, ницшеанский, сухопарый — (в те дни я знал Гёте и Ницше лишь по названиям выцветшими золотыми буквами, вытисненными на корешках мягких бурых или мягких бледно-зеленых старых бархатистых Классических книг в Лоуэллской библиотеке) — Кот махал огромным хвостом. Нельзя терять время. Игра окончена.
Я ощущал в воздухе суматошные волненья, будто стая из десяти тысяч ангелов в облике мелкодуш только что пролетела по подземелью и сквозь наши головы в этом тяжком слезном направленье вечно дальше вокруг земли в поиске душ, что еще не прибыли — Бедный Доктор Сакс стоял, понурившись и печально, у своих горновых причиндал. Огонь был синь, синий потолок пещеры был синь, всё, тень была синя, мои ботинки были сини: «Уууу — Ахман!» — услышал я шепот кота. Говорящий Кот? Доктор Сакс сказал: «Да, некогда он, я полагаю, был говорящим котом. Помоги-ка мне с этими банками».
Я засучил рукава помочь Доктору Саксу с банками вечности. Они, одна за другой, были помечены ярко-синим и, очевидно, другими цветами тоже, а буквы на них были древнееврейские — его секреты были еврейскими в смеси с чем-то арабским.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
"Бродяги Дхармы" – праздник глухих уголков, буддизма и сан-францисского поэтического возрождения, этап истории духовных поисков поколения, верившего в доброту и смирение, мудрость и экстаз.
После «Биг Сура» Керуак возвращается в Нью-Йорк. Растет количество выпитого, а депрессия продолжает набирать свои обороты. В 1965 Керуак летит в Париж, чтобы разузнать что-нибудь о своих предках. В результате этой поездки был написан роман «Сатори в Париже». Здесь уже нет ни разбитого поколения, ни революционных идей, а только скитания одинокого человека, слабо надеющегося обрести свое сатори.Сатори (яп.) - в медитативной практике дзен — внутреннее персональное переживание опыта постижения истинной природы (человека) через достижение «состояния одной мысли».
Еще при жизни Керуака провозгласили «королем битников», но он неизменно отказывался от этого титула. Все его творчество, послужившее катализатором контркультуры, пронизано желанием вырваться на свободу из общественных шаблонов, найти в жизни смысл. Поиски эти приводили к тому, что он то испытывал свой организм и психику на износ, то принимался осваивать духовные учения, в первую очередь буддизм, то путешествовал по стране и миру. Единственный в его литературном наследии сборник малой прозы «Одинокий странник» был выпущен после феноменального успеха романа «В дороге», объявленного манифестом поколения, и содержит путевые заметки, изложенные неподражаемым керуаковским стилем.
Роман «На дороге», принесший автору всемирную славу. Внешне простая история путешествий повествователя Сала Парадайза (прототипом которого послужил сам писатель) и его друга Дина Мориарти по американским и мексиканским трассам стала культовой книгой и жизненной моделью для нескольких поколений. Критики сравнивали роман Керуака с Библией и поэмами Гомера. До сих пор «На дороге» неизменно входит во все списки важнейших произведений англоязычных авторов ХХ века.
«Ангелы Опустошения» занимают особое место в творчестве выдающегося американского писателя Джека Керуака. Сюжетно продолжая самые знаменитые произведения писателя, «В дороге» и «Бродяги Дхармы», этот роман вместе с тем отражает переход от духа анархического бунтарства к разочарованию в прежних идеалах и поиску новых; стремление к Дороге сменяется желанием стабильности, постоянные путешествия в компании друзей-битников оканчиваются возвращением к домашнему очагу. Роман, таким образом, стал своего рода границей между ранним и поздним периодами творчества Керуака.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».