До востребования - [5]

* * *

Прошел месяц. Наступила осень.

В один из теплых сентябрьских дней, когда все уже разошлись на работу, Шура по привычке, оставшейся с детства, прохаживалась босиком по крашеному полу. Вставал жаркий день. Солнце зажгло стекла стоящего во дворе одноэтажного домика. Посреди тесного двора, на куче песка, привезенного накануне, мальчишки строили укрепление. Шура с огорчением заметила, что белая рубашка сына мелькнула и исчезла в свежепрорытом подземном ходу. Через минуту Павлик вынырнул по другую сторону крепости, и следом за ним, с криками «ура», поднялась порыжевшая от песка пехота. Шура вздохнула, отошла от окна, принялась перемывать чашки. Закончив с посудой, она вымыла в кухне пол. Ярко-желтые крашеные доски блестели, просыхая, так, словно их покрыли лаком. Была суббота. На будущей неделе Борис должен был устроить Шуру на работу в канцелярию. И она спешила навести в доме чистоту, перестирать, перегладить.

Кто-то позвонил. Шура сполоснула руки, вытерла их на ходу стареньким фартуком и пошла отпирать. Увидев Володю, она смутилась, инстинктивно подняла руку к волосам, в которых торчали бигуди. Заметив ее смущение, гость снял фуражку и нахлобучил ей на голову. Он торопился на занятия в академию и, не присаживаясь, объявил, что завтра у него день рождения, придут школьные друзья, и чтобы она с Борисом непременно была.

— Завтра в десять жду вас у перронных касс на Ленинградском. Являйтесь без опоздания! — Он перешел от приказания к уговорам. — А на даче сейчас хорошо! Мои георгины в полной силе. А главное, — он покрутил головой, — главное, — с кем я тебя познакомлю!.. Ух, не скажу! Если не придешь, смерть старой дружбе.

Володька подмигнул Павлику, который внимательно изучал незнакомого гостя, накручивая на палец подол грязной рубашки.

— Павлик, пойди умойся, — тихо сказала Шура. — Стыдно смотреть на тебя.

Володя потянулся за фуражкой.

— Ну, я помчался. Карету мне, карету! Помнишь, как мы в десятом классе ставили «Горе от ума»? Успех был потрясающий.

— А ты все такой же сумасшедший, — сказала Шура, провожая танкиста до дверей. — И забавный…

— А тебе нравится?

— Очень. Борька у меня человек серьезный: дурачиться не любит. А я вот — по-прежнему люблю.

— Ну, при такой ситуации почаще заворачивай к нам. Жена вроде меня — скучно не будет! — гремел Володька уже с лестницы, перескакивая через ступеньку и махая рукой.

Шура закрыла дверь и вошла в кухню. Павлик, отфыркиваясь и разбрызгивая воду, мылся над раковиной. Он неумело тер щеки, уши, и струйка грязной воды стекала с остренького локтя. Шура вытерла его, усадила за стол, поставила перед ним тарелку с супом, а сама присела на табуретку у плиты и задумалась. Ей вспомнилась узенькая школьная сцена, самодельный занавес, толкотня «артистов», спрятавшихся за ширмой. Милый громогласный Чацкий с неуклюжими руками, и она, Шура, в кисейном платье, с оголенными плечами, которые хочется прикрыть. Молчит темный зал, будто нет в нем ни души, и вдруг громовой обвал аплодисментов…

— Господи, как давно было это. Как замечательно было! — Шура встает, подходит к висящему над умывальником зеркальцу и видит в нем кусочек оконной рамы и яркое небо за ней…

На следующий день Шура в сопровождении мужа и Володи, нагруженных свертками, вышла из душного вагона электрички.

Над синим краем леса вставал прохладный ясный день. Звучали в чаще птичьи голоса. И только сейчас Шура поняла, что среди лиловых скал Новороссийска, белых домиков, опутанных диким виноградом, крутых улочек с каменными заборами ей всегда недоставало северного утра, синих иглистых елок, холодной зари. Она набрала полные легкие воздуха.

— Максимум кислорода! — крикнула она проходящему старичку со свертком под мышкой, из которого виднелось вафельное полотенце. Старичок отшатнулся и остался стоять, глядя им вслед. А они втроем шли и смеялись.

Просигналила издали электричка. Было слышно, как защелкали по металлу мелкие камешки, подхваченные воздушным вихрем. Склонив голову набок, Шура шла, задевая мокрые кусты. «Максимум кислорода, максимум кислорода», — тихонько напевала она.

Лес там и сям вспыхивал высоким желтым пламенем кленов. Среди этого пламени дрожали красные листья волнующихся осин.

Володя переложил свои свертки в руки Борису, а сам побежал к показавшейся за поворотом даче.

— Шура! Где ты? Полюбуйся на дачного мужа, — отдувался Борис. — Поклажи до подбородка и для полного комплекта остается только водрузить сверху жену.

— Жена ушла с другим, — ответила толстая елка. Но тут же протянулись две в свежих царапинах руки и сняли большой сверток.

Светлая бревенчатая дача гудела, как улей. Народу было много. Шуру обступили бывшие одноклассники — возмужавшие, ставшие уже зрелыми людьми. Володя сразу же увлек Бориса в кухню, и вскоре оттуда стали выносить и ставить на стол откупоренные бутылки. Гремя стульями, начали рассаживаться. Протискиваясь сквозь толпу, к Шуре направлялся хозяин. За Володиной спиной двигался еще кто-то.

— Шурик, вот человек, с которым я хотел тебя познакомить.

— Николай Матвеевич! — воскликнула Шура. — Как же я рада. А вы все такой же… вот видите, мы и свиделись…