До востребования - [15]

— Знаете, я беру домой работу только затем, чтобы не сидеть сложа руки. От безделья лишние мысли лезут в голову, а я этого не люблю. — Светлана Петровна улыбнулась одними губами. — Мне очень сегодня не по себе. Николай Иванович, вот посмотрите, — она сунула доктору смятую телеграмму. — Отец вспомнил, что у дочери день рождения… Кажется, телеграмма — пустяк, а как-то всплыло в памяти многое. Эти два дня я много думала о нем, и знаете, доктор, — Светлана Петровна кивнула на телеграмму, — ведь наш разлад начался не с прошлого года. Он встретил как-то, находясь по делам в Москве, женщину, которую когда-то любил. У каждого есть в прошлом что-нибудь незабываемое. Я уважала его прошлое, но считала, что с ним покончено. Когда он вернулся и рассказал мне о встрече с этой женщиной, я вдруг почувствовала, что до конца еще далеко. Потом она приезжала сюда, но я узнала это много позже от его друга… Вы помните, он часто по делам завода бывал в Москве, в министерстве. Я знала, что он видится с ней, потому что он возвращался каким-то рассеянным. И я чувствовала, что становлюсь ему чужой. Однажды я чистила его пиджак и нашла письмо. Он писал, что я согласна на развод… А ведь я же ничего, ничего не знала…

Она встала, подошла к темному окну, выбросила в форточку скомканную телеграмму и вдруг расплакалась тихо и неутешно.

Когда она подняла глаза на доктора, он сидел, уткнувшись в «Советский спорт». Седые клочки бровей собрались к переносице. Худая старческая рука твердо, без дрожи, держала на весу газету.

— Кончили? — спросил доктор недовольно. — О чем вы плачете? Может быть, о неудавшейся жизни? Да ваша жизнь только начинается. Впрочем, если вы расположены сейчас плакать, то я уйду. Слезы, знаете, дело личное и, осмелюсь добавить, лишнее…

— Да, плакать не годится. — Она вытерла слезы. — Не знаю, как это у меня получилось… Давайте, я вам еще чаю налью. — Она принесла ему чай, подошла к зеркалу, достала из сумочки помаду и легонько провела ею по губам.

— Ну вот, и опять я красивая и веселая, — пошутила она. — Конечно, Николай Иванович, слезами горю не поможешь.

Светлана Петровна проводила доктора, прошлась по комнате, поправила висящий над кроваткой коврик со смешными зайцами, переложила на пустующий диван толстые ватманские трубки и присела. Она думала о том, что завтра надо начинать новый день, работать, работать, забыв обо всем, ничем не отвлекаясь. Завтра она закончит свой проект и сдаст его, а потом вернется домой и опять, как сейчас, останется наедине со своим горем…

До боли сжала она руки, так что проступили полосы от пальцев. Тоскливая пустота одиночества царила в душе, выглядывала из каждого угла темной комнаты. Ей было душно, во рту пересохло.

Она напилась прямо из крана. Вода была противно теплая.

Девочка по-прежнему спала.

Серая полоска света лежала на вышитом зайце.

Незаметно шли минуты, может быть, часы… Заяц все грыз морковку, изредка подмигивал бисерным глазом…

Прошел месяц. Как-то утром Светлана Петровна проснулась от яркого солнечного луча, падавшего на лицо. Она зажмурилась и села. Лида, стоя в одной рубашонке у окна, ловила зеркальцем солнечного зайчика. Было воскресенье. За стеной пело радио. Светлана Петровна быстро оделась, наскоро приготовила завтрак, проводила Лиду во двор.

Кончилась зима. Сугробы осели, стали серыми, точно сверху и с боков кто-то посыпал их золой. Воздух был добрый, теплый. Мороз уже не обжигал губы, и пар мягко клубился у рта.

Светлана Петровна постояла на крыльце, улыбаясь чему-то, потом вернулась и села за пианино. Она отыскала в нотной папке любимый свой романс «Весенние воды» Рахманинова. Размяла пальцы, уселась поудобнее. Квартира наполнилась мощными радостными звуками. Звуки вырывались из-под пальцев, пианино обрадованно гудело, и на певучей зеркальной крышке лежало солнце.

По лицу Светланы Петровны катились слезы, и она не вытирала их.

…«Весна идет. Весна идет. И тихих теплых майских дней румяный светлый хоровод толпится весело за ней!»… Светлана Петровна опустила руки и сидела, откинув голову, прямая и торжественная.

Во дворе, возле круглого, как перевернутая чашка, сугроба, из которого торчала облезлая елка, дети катали комья для снежной бабы. Лида, с трудом переставляя ноги в маленьких галошках, катила перед собой огромный ком. Но вот ком остановился — и ни с места. Светлана Петровна видела, как на помощь подошли Таня из соседнего подъезда и сын дворника Вовка с вечно красным носом, в черных большущих валенках. Комья установили один на другой, и вот глянула на прыгающих внизу ребятишек изумленными угольными глазами чудо-баба, пожалуй, последняя в этом году. Лида махала почерневшими промокшими варежками, счищая снег с Вовкиной шапки, смеялась, знакомо приподымая брови.

У матери задрожали губы. Она стиснула ладони, перевела взгляд на засыпанный снегом палисадник. Мимо ограды прошли три знакомые фигуры. Она узнала сослуживцев и подумала о том, что надо пойти их встретить. Но вспомнила, что дверь не закрыта, улыбнулась, пододвинулась к пианино и снова раскрыла «Весенние воды» на первой странице.

— А мы к вам как гонцы весны явились. Так получается, — смеялся с порога Павлов, снимая шапку. — Хороша погодка! — Он стряхнул с шапки снег. — Люблю я весну, Светлана Петровна, знаете, снег с полей исчезает, и кажется, будто и этот вот снег (он коснулся перчаткой виска) исчезает тоже… Ну-с, мы, собственно, за вами. Собирайтесь. Вчера у меня родился внук — это раз. Во-вторых, директор сообщил, что наш проект утвержден. А, в-третьих, смотрите, — весна. По такому поводу можно повеселиться. Так я говорю? — Он обернулся к стоящим позади.