Дни нашей жизни - [23]

— Что ты здесь делаешь? — спросил он таким тоном, будто собирается меня отчитывать.

— Я… Иду, — только и ответил я.

Он схватил меня за куртку, как за шкирку, и стянул с рельсов — в сторону.

— С ума сошёл ходить по рельсам? Это же опасно.

— Ладно, — сказал я. — Я тогда по краю пойду.

Уже хотел было его обойти, но он тем же жестом, за шкирку, вернул меня на место.

— Мелкий, ты ку-ку? — спросил он. — Куда ты идешь? Почему ты тут один?

Если бы я понял тогда, сколько ему лет, мог бы спросить у него то же самое. Но он казался мне очень, очень взрослым, и я думал, что должен ему подчиняться. Поэтому стоял на месте и виновато смотрел себе под ноги.

— Где твои родители? — снова заговорил он.

— У меня нет родителей, — я насупился.

— А с кем ты живёшь?

— С двумя геями, — легко ответил я, радуясь, что теперь можно не скрывать. Теперь можно не бояться, что меня заберут, ведь я сам ушёл.

Парень поморщился:

— Хорош прикалываться! Я тебя серьёзно спрашиваю: с кем ты живешь?

— С дядей и его парнем, но я называю их отцами.

Он тяжко вздохнул:

— Пипец у современных детей фантазия.

Мы помолчали, разглядывая друг друга. Я привык к темноте и заметил, что он кудрявый и весь в веснушках. И на самом деле не такой уж и взрослый.

— Ладно, пошли, — он потянул меня за рукав.

— Куда?

— Куда-нибудь. Не оставлять же тебя одного.

Я хотел спросить, почему нельзя оставлять меня одного, но покорно пошёл. Всё-таки он старший. С другой стороны, я слышал разные истории про людей, которые убивают детей, — может, я как раз влипаю в одну из таких? Но он не казался опасным. Хотя Слава предупреждал, что плохие люди часто выглядят как хорошие.

Мир такой сложный. Ни в чём не получается разобраться, когда тебе восемь. Но, может быть, и неплохо: пусть убьёт. Я умру назло всему свету. Пусть помучаются!

— Из-за чего с предками поругался? — спросил он. — Сказали: «Или мы, или комп»?

Лучше бы они так и сказали…

Я промолчал.

— Смотрю, болтать ты не любишь, — заметил парень. — Тогда просто послушай. Я сто раз сбегал из дома, начиная с твоих лет. У меня батя алкаш, бьёт мать. Меня не трогает, но мать бьёт. У нас на стене висит охотничье ружьё, я каждый день мечтаю выстрелить ему в голову. И ухожу из дома, чтобы не сделать этого. Мне убивать не страшно, но меня не посадят — сядет мать. Поэтому я просто всегда ухожу.

Я не знал, верить мне или нет в то, что он рассказывает. Неужели в жизни так бывает? Неужели кто-то каждый день живёт так?

— У тебя куртка без капюшона, — заметил он.

— Забыл пристегнуть.

— Накинь мою, — он снял свою куртку и надел её мне на плечи, натянул капюшон на голову. Сам остался в одной толстовке.

Я и не заметил, что уже весь успел промокнуть.

— Знаешь, почему я это рассказал? — вернулся он к разговору. — Просто если у тебя дома не что-то похожее, то вернись, ладно? Если они не отбитые алкаши и уроды, то они просто косячники. Все предки — косячники, от этого не уйдешь. Когда ты станешь батей, тоже будешь косячить — может, даже ещё хлеще. Такой круговорот родительских ошибок.

Мысли в голове хаотично крутились, сложно было вычленить хотя бы одну Но я понимал, чувствовал, что он хочет мне сказать. И проникался.

— Ну что? — спросил он. — Пошли домой?

— Я не помню, откуда пришёл, — честно признался я. — Я просто шёл, шёл… И всё.

— А адрес знаешь?

Адрес я знал. В моей куртке даже была специальная бирка с адресом.

Я назвал ему улицу, и он повёл меня за руку.

— Почему ты идёшь со мной? — спросил я, решив, что к нему можно обращаться на «ты».

— Знаешь, что такое святочный рассказ?

— Нет.

— Это рассказ, в котором путник встречает замерзшего малыша под Рождество и помогает ему.

— Сейчас осень, а не Рождество, — придирчиво заметил я.

Парень пожал плечами:

— Ну и ладно.

Какое-то время мы шли молча. Я и не заметил, как далеко смог уйти: мы шли-шли, а рельсы всё не кончались.

У меня в кармане зазвонил мобильный. Сердце куда-то провалилось. Вот что значит — «в пятки ушло».

Я вытащил телефон и посмотрел на экран. Одновременно заметил две вещи: почти шесть утра и звонит Слава.

Парень заглянул в экран.

— Папа Слава? — с насмешкой прочитал он. — Ты что, не нагнал про геев?

— Они меня убьют, — только и ответил я, запихивая телефон обратно.

— Не убьют. Ответь.

— Убьют, — упрямо сказал я.

— Брось, какой смысл искать ребёнка, чтобы его убить? Если бы они правда хотели тебя убить, то не стали бы искать — считай, избавились без мокрухи.

Хоть я и не понял, что значит «мокруха», но звучало логично. Пока я думал, отвечать или нет, звонок прекратился.

Не сговариваясь, мы повернулись и пошли дальше. Спустя минуту молчания, он спросил:

— Вот серьёзно, да? Прям геи?

— Да, — просто ответил я.

Мне не было дела до его шока — я переживал личную драму с фантазиями о том, как со мной расправятся, когда я вернусь домой.

Телефон снова зазвонил. Парень остановил меня и сам выдернул его из моего кармана. Посмотрел на экран.

— Папа Лев… О боже, — и провёл пальцем по экрану.

Затем он объяснял в трубку, что «ваш ребёнок» у него, что он нашёл меня возле рельсов («да нет, он шёл по рельсам!»), что я в порядке, что я назвал свой адрес и мы уже близко, и чтобы они не волновались. Затем вернул телефон мне.