Дневник Дельфины - [20]
Я снова, как воровка, тайком пробралась в театр. В это время мое отделение на уроке в классе, потом будет репетиция.
В театре было пустынно, и я беспрепятственно добралась до сцены.
Месье Барлоф был там один. Он работал с магнитофоном. Он всегда работает, даже тогда, когда другие отдыхают. Он любит танцевать, он живет только ради Танца, и он прав, потому что в мире нет ничего прекраснее этого.
Я довольно долго смотрела на мэтра. Он придумывал па*, пробовал разные фигуры. Он пробовал, бросал придуманное на середине, начинал сначала…
Сцена была полутемной, горел только дежурный свет. Мэтр выглядел очень серьезным и очень счастливым, несмотря на одиночество. Он казался мне еще прекраснее, чем во время спектакля, при переполненном зале, в роскошном костюме с шелковым трико, в гриме… В Балете самое лучшее вовсе не спектакль, а сама работа над ним! Потому что уроки и репетиции будто бы погружают тебя в волшебный мир и ты словно узнаешь его тайну.
Я смотрела на мэтра, смотрела и постепенно вышла из тени и приблизилась.
Он увидел меня и остановился. Увы! Он еще не говорил с директором, только ждет его. Мне стало еще страшнее.
Но вот и директор. Месье Барлоф хотел, чтобы я присутствовала при разговоре, но я умолила его, и он отпустил меня.
Я спряталась за кулисой. На стойке для декораций было написано: «Жизель», левая сторона сцены". Я видела, как месье Барлоф разговаривает с директором. Они подошли к кулисе, остановились почти совсем рядом со мной, но меня не видели: я укрылась за полотном декорации.
И что же я услышала! Лучше бы мне умереть! Директор был непреклонен. «Надо наказать ее, нужен пример для остальных. Необходимо укрепить дисциплину в школе». Напрасно месье Барлоф говорил директору, что я ему нужна, что ему наплевать на непослушание, ничего нельзя было сделать. И все-таки мэтр сказал:
— А я хочу именно Надаль!
— Надаль, Надаль… Придется вам довольствоваться Альберти. Не скажете же вы, что не можете обойтись без какой-то ученицы!
И тут я услышала, как месье Барлоф отвечает:
— Да мне наплевать на малышку, все дело в исполнительнице!
Наплевать на малышку!
Все. Того, что я услышала, достаточно! Мне даже плакать не хотелось. Ничего больше не хотелось. Я задыхалась. Мне нужно было сейчас же уйти из Оперы.
Я в потемках пробиралась позади сцены, вокруг стояли десятки нарисованных на полотне декораций, они как бы выстроились вдоль кулисы, словно листы гигантской книги. На каждой можно было прочесть какое-нибудь прославленное название: «Фауст», левая сторона сцены", «Валькирии», левая сторона сцены", «Ромео и Джульетта», левая сторона сцены", «Лебединое озеро», левая сторона сцены"… Названия менялись, но обозначение — «левая сторона сцены» — оставалось одним и тем же. А если смотреть из зрительного зала, то это будет правая сторона. В Опере эта сторона закулисья отведена для танцовщиков, в то время, как другая — для хористов. И вот теперь я покидаю эту левую сторону сцены, где так надеялась, что сбудутся все мои мечты. Месье Барлоф, конечно, будет разочарован, увидев, что я исчезла. Но, поскольку ему все равно на меня наплевать, он, в конце концов, всему научит Жюли, и она исполнит мою роль. Какой кошмар!
Оказавшись на улице, я решила пойти навестить Бернадетту. И отправилась в больницу.
Мы ужасно разволновались обе, впервые встретившись после всех наших приключений. Было очень странно, что она — жертва несчастного случая (достаточно посмотреть на ее подвешенную на каком-то аппарате ногу!) — тем не менее, не выглядит ни печальной, ни больной. У нее полно конфет и игрушек. Ее родители очень милые.
Когда Бернадетта узнала о том, что меня исключили из школы, она страшно расстроилась. Она читала и перечитывала письмо. А когда я ей сказала, что маме ничего не известно, она посмотрела на меня с каким-то ужасом и даже с жалостью.
— Но ведь все равно она узнает!
— Я думала, месье Барлоф спасет меня… Но он думает только о своем балете…
— Да ведь он же тебя очень любит!
— Ты так считаешь? Ему наплевать на меня, я своими ушами это слышала! Ему бы только иметь исполнительницу и все, понимаешь?
У меня перехватило дыхание, глаза затуманились.
— Ну, и будет танцевать Жюли… Я слишком много врала. Директор сказал, мне нельзя доверять…
Бернадетта разнервничалась, мне даже показалось, что она сама сейчас заплачет.
— Нет, это уж слишком! Они ничего не понимают! Тебе надо во всем признаться маме. Она-то тебя поймет. Если она узнает, что ты врала и ей тоже…
При одной этой мысли я не удержалась и закричала, что предпочла бы умереть.
Бернадетта взяла меня за руку.
— Послушай, не сходи с ума. Она такая чудесная, твоя мама!
— Конечно. Но, может быть, и она меня перестанет любить. Теперь, когда она выходит замуж…
У Бернадетта стал такой вид, будто она заранее знала, о чем пойдет речь.
— Она собирается за месье Обри? Вот видишь, мы же так и думали! А месье Обри знает, что ты наделала?
Я объяснила Бернадетте, что сказала Фредерику лишь часть правды, и умоляла ее хранить в тайне все остальное.
— И он ничего не сказал твоей маме? Я покачала головой:
— Нет.
Бернадетта пришла в восторг:
