Длинные уши в траве. История косули Рыжки - [21]

Тут подошла Ивча, принесла скамеечку, уселась на нее, положила открытую книгу на колени и сказала Рыжке:

— Помни, Рыжка, с сегодняшнего дня у тебя не носик, а рыльце. А вместо языка — лизун, а вместо хвостика — репей, и у тебя не просто копытца, а ты двухкопытное или даже парнокопытное животное.

Минут пять она поражала всех тем, что вычитала из книги. А Рыжка смотрела на нас и, должно быть, думала, что ей совершенно все равно, что о ней говорят охотники, главное, ей среди нас хорошо и у нее в папоротнике хорошая норка.

Подошел папка, почесал Рыжку между ушами и сказал:

— Ну что, как дела у Рыжки? У нее есть все, что положено, или чего-нибудь не хватает?

— У нее нет вверху никаких зубов, — сказала Ивча.

— Это тоже в порядке вещей, — сказал папка. — Разве должны быть у косуль верхние зубы? Видишь, она откусывает и без них. Щиплет листья и траву нёбом. Ей необходимо насыщаться быстро, потому что у нее много врагов. А потом спрячется в густые заросли и спокойно пережевывает.

— Здесь у нее нет никаких врагов, — сказала Ивча.

— Конечно, нет, — подтвердил папка, — но в лесу есть. Прочти: кто только не нападает на косулю! Лиса, барсук, филин, куница, ну и, конечно, дикая свинья. И бродячая собака.

Дядюшка позвал папку, чтобы он привязал ему крючок, папка отошел, а Ивча, должно быть, раздумывала о тех самых врагах косули, так как молчала с минуту, а потом сказала:

— А все же хорошо бы иметь ружье.

Вечером, когда Ивча заснула, я взяла книжку и стала читать. Но от этой книжки все равно мало толку: охотники в основном пишут о взрослых косулях и о том, какие у них должны быть рога. А о детенышах косулиных там почти ничего нет. Только и написано, что детеныш косули, как родится, очень быстро встает на ножки и следует за мамой. Значит, с нашей Рыжкой именно так и получилось: мама ушла от нее, когда увидела, что Рыжка не может встать на ноги. Вообще-то она ужасная бедолага, эта наша Рыжка, одни несчастья валятся на нее с самого начала. Хорошо еще, что она умела кричать и дала о себе знать. Едва родилась, а уж на нее ощерилась смерть, но Рыжка прогнала ее тем, что кричала и кричала, ведь ничего другого она и делать не могла.

Наверное, она бы так и кричала всю ночь, и если бы мы не приехали за ней, то ее услышал бы филин, и Рыжке конец. Сколько уже дней она у нас, а все еще такая маленькая, и ножки у нее точно ложки-мешалки, а уж сколько всего съела! Наверное, ей нужно все сполна возместить — и пищу, и сон, — пока она как следует не окрепнет. Однажды я заметила, что она, когда вот так лежала под яблонькой, вдруг начала грызть глину, пока не добралась до корешков травы, и потом долго их пережевывала, даже песок скрипел у нее на зубах. Может, она так и питалась до того, как мы нашли ее, что же ей еще оставалось! Она жевала глину с корешками и этим утоляла голод и жажду. И быть может, все время надеялась, что мама вернется к ней, и молчала, как мышка. Пищать и кричать она начала, только когда поняла, что взаправду дело плохо, что она осталась совсем одна и все забыли о ней. Если бы она умела говорить, она обо всем рассказала бы нам, но она умеет только смотреть. Мне кажется, что у нее в черных огоньках все записано на косульем языке, но мы его не понимаем, а если и понимаем, так больше всех, наверное, мама.

Я уже засыпала и все в голове у меня смешалось, когда вдруг страшно завопила Ивча. Я так испугалась, что едва не свалилась с кровати. А Ивча визжала и, размахивая руками, кинулась ко мне, а я никак не могла найти выключатель от настольной лампочки, но тут проснулся папка и зажег свет.

— Что такое? Что случилось? — ворвался папкин голос в этот крик и переполох, и папка уже летел к нам и зажег у нас свет.

Ивча прыгнула к нему, схватила за ногу, трясясь как в лихорадке. Мама тоже прибежала, мы просто потеряли голову из-за этих воплей, а Ивоушек кинулась к маме и давай орать:

— Там!

Когда мы взглянули на дымоходную трубу, то увидели, что в штукатурку вцепилась коготками маленькая, ушастая и лохматая летучая мышь.

— Она подняла ветер у самого моего носа, — жаловалась Ивча. — Я почувствовала этот ветер, а я ведь просила Ганку открыть окно только на шпингалет.

Папка лишь покачал головой и распахнул окно настежь. Летучая мышь опомнилась от страха и фьють — скрылась во тьме. Она наверняка была едва жива от этого крика и перепугалась еще больше, чем мы, но окно пришлось закрыть — Ивче все равно ничего нельзя было втолковать. А в основном меня разозлило, что она опять хотела все свалить на меня, будто я нарочно наслала на нее летучую мышь. Разве не понятно, что если мы спим на природе, то к нам в комнату залетают осы, разные ночные бабочки, а иногда под утро и любопытные синички? Из-за нашего Ивоушека, который днем строит из себя великого храбреца, а ночью становится ужасным тихоней и умудряется здорово перетрусить, что же, мне спать при закрытом окне?

Когда родители ушли, я сказала:

— Ивоушек, это была не просто летучая мышь, а копьеносая. Она хотела твоей крови напиться.

Ивча бросила в меня Вольфа, и тут уж я не стерпела и послала ей Вольфа обратно. В этот момент раздался папкин крик: