Диета старика - [54]

Слепые лужи, обещая отдых

И мирный сон - мы все так мало спали!

Проходим кладбищем, запущенным и диким,

Все заросло, надгробия упали,

Древесные кресты трухлявым прахом стали,

На преющей коре следы неясных сил,

И ягоды сладчайшей земляники

Мы здесь срываем с тающих могил.

А дальше все темней, темней, темней

И глуше. Глуше. Но - постой!

Засомневался ты? Да, вот он - "путь другой".

Да, здесь под слоем мха на животах камней

Трактаты врезаны. И в трещинках скрываясь,

Имен зачаточных тихонько зреет завязь

Средь плесени.

Да, это путь для одиноких душ,

Любителей отгадывать загадки

И вновь загадывать. Затейники так гадки,

Но мы просты, как блюдо спелых груш,

Как хлеб, намазанный приличным слоем масла,

Как свечка тонкая, что на ветру погасла,

Как только что построенный сарай,

Как прелая тропинка в дальний рай.

Россию видел я в туманах и во мгле,

И в северных снегах, и с думой на челе

Высоком, словно туча. И она

Оттуда, издали, все улыбалась мне -

Довольно грустная и страшная страна.

Ее улыбка соткана из мглы,

Истерик, гула, ужаса. Опять

Она кивает! А вокруг главы

Какой-то круг. Кокошник или нимб?

Она похожа на огромный лимб,

Преддверье ада, темный рай теней -

Умом ее конечно не понять,

Да и не нужно размышлять о ней!

Она глядела в яркий, дивный сон,

И нежный лик мечтой был освещен,

Но гулок, тверд был тяжкий медный шаг.

И в сумрачных зрачках метался красный флаг!

И витязь юный, призрак молодой,

Точнее древний, древний, словно Нил,

Ее обнял тяжелою рукой,

К ней голову большую наклонил,

Поцеловал в нежнейшие уста

И тихо прошептал: "Забудь, забудь Христа!"

То был лишь временный, ночной, прозрачный сон,

И с утренней зарей дрожит и меркнет он,

Ведь день настал - и солнечен, и трезв -

По водам луч бежит, как меч, сверкая в них,

И я вернулся, вновь силен и резв,

Вернулся я, твой вечный, твой жених!"

И крестик тонкий, крестик золотой,

Цепочку расстегнув, снимает он с нее.

Он с шеи белой тяжкою рукой

Снял и отбросил в бурое жнивье.

И крестик тот упал меж колосков

На землю мягкую. И легкий ветерок

Над ним качал сухие стебельки.

А время шло. И стало холодней.

И улетели птицы. Иней тонкий

Серебряные нити на земле

Раскинул. Тихий, ломкий

Налет прозрачный комья мерзлой почвы

Стал покрывать. И крестик бы замерз,

Но мышка полевая вдруг пришла

И крестик в острых зубках унесла.

Как некогда Дюймовочка из сказки,

Прелестная, но крошечная детка,

Лишенная тепла, еды и ласки,

(На ней была из листика горжетка

Осеннего и ветхого весьма) -

Она на поле голом замерзала,

Но мышку полевую повстречала,

И та ее от гибели спасла

И в норке приютила. Так и крестик

Наш спасся от ужасной белой стужи

И скромно в норке поселился вместе

С мышами теплыми. Могло бы быть и хуже,

Но он был отогрет и до поры

Уснул в уюте спрятанной норы.

А между тем два воина сошлись.

И гул пошел землею той. Один

Был бледной дамы верный паладин

Весь бел как снег, в пыли минувших лет

Потоки слез из глаз его лились,

А на челе сверкало слово "нет".

Он слово "нет" поставил в свой девиз

И тем себя обрек на жизнь теней -

Так ветер входит в дыры ветхих риз,

Сметает хвои слой с уснувших пней.

Другой же был из красной глины слит:

Лицо почти без черт, коричневых ланит

Ни плач, ни смех не тронули ни раз.

И рот недвижен, замкнут навсегда,

Но в тягостных зрачках есть нега, есть экстаз,

И на высоком лбу зияет слово "Да"!

Его увидев, я захохотал.

Быть может, неуместен был тот смех,

Быть может, это был немножко грех.

Но я его в себе не удержал -

Я долго бился, долго трепетал

И хлопал ластами бессильно по бокам,

И в клетчатых штанах ногами стрекотал.

А он, мое дитя родное,

Безумное, убогое дитя,

Ударил дланью тяжкою, большою -

Противник рухнул, сумрачно кряхтя,

Чуть вздрогнул. Умер. Белые снежинки

Покрыли быстро строй его одежд,

Заполнили глубокие морщинки,

Исхоженные мелкие тропинки,

Следы неясные несбывшихся надежд

И ужаса.

И пляски синеголовых гигантов

Не кончались до тусклого рассвета.

В зарослях можжевельника густого

Из треснутых ваз сочилась темная влага,

За оградой, за оградой,

Что белела забытою лентою среди густых сумерек.

Боже, где же потерянный крестик?

Весь сад исходила я, заглянула под пни,

Под покосившуюся беседку,

Где тогда среди цветущей сирени,

Среди головокружения, среди страниц летней книги,

Среди дальнего стука мячиков

Мы сидели и смотрели, как в небесах,

В небесах, Господи, в твоем высоком погосте

Проступали белые манные кресты

Словно манна, словно каша, от которой тошнило в детстве,

Как романы Манна - толстые, в коричневых переплетах

С длинными обсуждениями,

С мягкими смертями и обильной сытной едой…

Прошелестела детская рессорная коляска за живым забором.

Листья-сумасброды, обнажая серебристые изнанки,

Путались в сверкающих спицах.

Я тогда не думала, совсем не знала,

Щурясь сквозь прозрачные ресницы

На кресты небесных атлетов,

Густо-синих с головы до ногтей,

Что мой собственный нательный маленький

Материальный до безудержных слез

Золотой крестик на тонкой цепочке,

Данный мне при крещении,

Что и он оставит меня,

Оставит, как те другие,

Как гости, уезжавшие в рессорных колясках, уезжавшие верхами,

Позвякивая стременами,

Быстро улыбаясь на скаку,

Как воспоминания, похожие на сухие метелки ковыля,

Раскрашенные лиловою акварелью,