Дежавю. Антология - [11]
В России оказались у них с Вернером совместные проекты с российскими архитекторами. После переговоров в Москве Ольга вдруг решила наведаться на родину. Зачем, она и сама не знала, у нее там родных не осталось, так, какие-то знакомые. Но летела со смутной надеждой — на что? Конечно же, не на то, чтобы встретить своего Единственного, подавая ему милостыню…
Он смотрел на нее, то признавая, то нет… И Ольга, не выдержав, скомандовала
— Поехали!
Таксист конечно же был недоволен, когда грязнючий бомж усаживался на заднее сиденье, да спорить со своей богатой, (этих он чуял), пассажиркой, не стал.
«Дорогая штучка, сучонка заграничная, блядь эдакая, тухлятинки тебе нашей захотелось…» — искоса поглядывал на иностранку, бегло говорившую по-русски.
В отеле, где Ольга забронировала апартаменты, ее спутником были недовольны также. Но промолчали, им же валюта перепала.
— Володь, давай я тебя помою, — просто, будто произносила это десятилетиями, предложила она.
Она омывала его тело, легко касаясь губкой безобразящих рубцов, выпуклостей шрамов, и не сдержавшись, прижалась щекой к мокрой спине. И в тишине, услыхала, как негромко плачет он.
Почувствовала, как слезы покатились и у нее по щекам. Не успела удивиться, наверное, больше двадцати пяти лет, как не плакала, так что иногда ей чудилось, что она забыла к а к это бывает…
Потом они лежали на чистых, пусть и казенных, простынях, она держала его руку, и блаженно улыбалась, так бы пролежать до самой смерти или… умереть сейчас…
— Помнишь, как я пришла к тебе в последний раз?
— Если честно, — в сгущавшихся сумерках, лицо его было почти таким же, как тогда, узнаваемо-любимым, — честно, — повторил он, — плохо помню.
Она заволновалась, переживая.
— Я не успела досказать, договорить, того, что не говорила никогда, — сбиваясь, заспешила, забормотала она, — так я теперь скажу: Я тебя люблю!
Он закрыл обеими руками лицо и глухо произнес:
— Это невозможно!
— Почему невозможно?
— Потому… — запнулся он, — я больше не мужик, понимаешь, я — импотент!
— Вовка, милый мой, любимый мой, единственный мой, — едва прикасалась губами она к лицу его, тоже испещренному шрамами, — я же не говорю с тобой о трахе. Кончить, получить удовлетворение можно просто, а в нынешнем мире особенно! Есть множество всякого, что помогает женщине кончить и не раз. Я ж не об этом. Я люблю тебя, хороший мой, люблю! Я жить не могу без тебя, я не жила все эти десятилетия. Это я только сейчас поняла. Я хочу быть с тобой и любить тебя.
— Как?
— Как? — счастливо разулыбалась Ольга — Был один немецкий мыслитель — Отто Вейнингер, много всякого написавший, в том числе и чепухи. Но он сказал то, что чувствую и я, что «любовь, настоящая любовь может быть только платонической!»
— Олька, я ничего не понимаю!
— И не надо ничего понимать, любимый, я тебе понемногу — днями, месяцами, годами, до конца жизни буду объяснять, объяснять, объяснять…
Всю ночь проговорили они, не перебивая, а вслушиваясь друг в друга. Он о своей службе в армии, о дедовщине, о драках и издевательствах, о том, как пришлось ему на «воле», после дембеля; о женщине, на которой женился, о неудавшейся семье, о том, из-за чего и как случилась его мужская немощь; о собственной слабости и глупости, о разного рода жизненных недоразумениях, ставших роковыми, вытолкнувших его на улицу, под открытое небо… Она о своем, наполненном работой, сексом и путешествиями заграничном существовании, в котором не было места чувствам…
Сон сморил его мгновенно. А она смотрела на него и насмотреться не могла, и поверить не могла, что судьба вновь столкнула их. И это уж случайностью быть не могло, вправду: «суженого на коне не объедешь». «А меня ж самолет доставил прямиком к тебе», — не размыкая губ, говорила она ему.
Утром увидала его тюбетейку, лежавшую на полу. Поднялась с кровати, подошла, подняла ее и неожиданно для себя уткнулась лицом в родной его запах. Ведь сколько ж лет, перечитывая Бунинскую «Русю», волновалась она, читая концовку рассказа, когда влюбленная девушка говорила: «А я так люблю тебя теперь, что мне ничего милее даже вот этого запаха твоего картуза, запаха твоей головы…» Множество раз перефразировала она последнюю латинскую фразу рассказа, на русском звучавшую: «Возлюбленный мною, как никакой другой возлюблен не будет».
…Ничего не понимавший Вернер только качал головой и говорил, что его чувствительной жене вредно читать русскую литературу.
Виталий АМУРСКИЙ / Париж /
Родился в Москве в 1944 году. Профессиональный журналист и литератор. Живет во Франции с 1973 года, более четверти века проработал в русской редакции Международного французского радио. Автор десяти книг и многочисленных публикаций в периодике, а также журналах и альманахах, как за рубежом, так и в России.
«Не о безумной Северной Корее…»
