Дети тумана - [4]

Анна. А то значит, что мы… (Пауза.)

Густав. Что, что вы…

Анна. Ничего… Словом… Пора вещи собирать…

Густав. Да что вы! Зачем сразу так! Не те времена… Я только пришел сказать вам… Я должен был прийти… Ну, зачем вещи, я еще ничего не знаю…

Анна. Но ведь мы не собственность города.

Густав. Я понимаю.

Анна. Нет, господин из думы. На разных языках мы говорим… Я только думаю… Что станется с этим домом, который для всех нас близок как мать. Что с деревьями станет. Они ведь всё помнят, молчат только. Да колодезь старый… Он уже никому не нужен будет, да засыплют его… (Пауза.)

Густав. Вы говорите так…

Анна. А как иначе еще… Ликвидируют, изничтожат, да уж вы такого что, мало видели?

Густав. Да, я понимаю, я знаю… Только простите — это вам только так кажется, что на разных языках мы говорим!

Анна. Этого не нужно теперь, да, только, пожалуйста, нет. Я в пластырях не нуждаюсь. Я вот только подумала — как рикша такую тяжесть потянет…

Густав. Кто?

Анна. Сосед мой, Сембий.

Густав. Нет, вы сказали, Рикша.

Анна. Да. Странно звучит? Конечно не в Азии мы. Но рикша у нас существует. С двуколкой… (Пауза). Клип-клап-клип-клап… Могли бы вы так, как рикша?…

Густав. Кажется, не мог бы.

Анна. Да, вы не могли бы. Сембий — не как другие — он на половину человек, на половину лошадь и в глазах у него всегда такая лошадиная грусть… Бог ты мой, кому я всё это рассказываю? Вы ведь… Да кто вы такой есть? (Пауза.)

Густав. Я никто.

Анна. Ну, сказали — знатный человек из думы — и теперь говорите — никто…

Густав. Это не имеет никакого значения, тут всё иначе… Если можно так выразиться… Эта мирская цепь от часов, куда то провалилась… Тут у вас такой покой… Такой, вроде, оазис…

Анна. И вы явились прочесть нашему оазису смертный приговор.

Густав. Да не надо Анна, прошу вас…

Анна. Ну что вы еще хотите… Уходите, пожалуйста…

Густав. Не гоните меня, я прошу! Я хочу помочь вам…

Анна. Помочь. Смешно. Подумали, что баррикады может, станем возводить, голодуху объявим? А может, вы нам на рояле сыграть желаете? Вальс «эвтаназия». Я былая танцовщица. Будем знакомы — Анна Павлова. (Пауза.)

Густав. Танцовщица…

Анна. Да. Только танцовщицы умирают после последнего танца, вот в чем шутка…

Густав. Да с кем же я это говорю! Ведь с танцовщицей!

Анна. Нет, господин думец. Поздновато немного.

Густав. Могу я к вам еще прийти?

Анна. Зачем?

Густав. Я не знаю… Рояль этот… Рояль нельзя бросить во власть судьбы… Когда-то, когда пожгли старую сельскую школу, мы в повозке тащили такой совсем обгорелый рояль, мне казалось, она боролась с болью так же как человек!

Анна. Зачем же это вы всё мне рассказываете?

Густав. Не знаю. На меня что-то навалилось. Я должен был кому-то это всё рассказать…

Анна. И именно мне?

Густав. Именно вам, Анна Павлова!

Анна. Оставим эту романтику. Та была другая Анна Павлова.

Густав. Тут всё для меня иное. Когда увидел я вас у тех веревок, это было как в чудной картине…

Анна. А что на веревках. Это вы тоже знаете?

Густав. Я вижу, но это, кажется, не тот ответ, которого вы ждете.

Анна. Это все наши ближние… Без вести пропавшие… Самоубийцы может… Все, все ближние… (Пауза). Это я так сказала… Сама себе… Меня ведь тоже — уже почти нет…

Тихо волоча повозку, появляется Сембий.

Анна. Ну, вот и Сембий домой идет… Сембий, хорошо, что ты вернулся.

Сембий. Что стряслось, Анна…

Анна. Вести худые… Господин Гельмут скончался. (Пауза.)

Сембий(не выпускает из рук повозку). Умер… Так вот.

Анна. Господин из городской думы извещение принес.

Густав. Мне очень жаль, простите…

Сембий. Да… и дальше что?

Густав. В связи с тем, что у господина Гельмута наследников не было, да и завещание он не оставил, дом, значит, переходит в собственность города, другой владелец очевидно будет…

Сембий. Да. Владелец… (Пауза.) Это означает, мы должны убираться…

Густав. Такое я не сказал.

Сембий. Никуда мы отсюда не уйдем. Убейте. Не уйдем.

Густав. Может и всё останется по старому, я ничего пока не слышал…

Сембий. Я и не желаю ничего слышать! Я уж, поверьте, скорее, пожгу дом этот, нам уже нечего терять, и через выгоревшую дверь тогда вы гордо сюда шагнете!

3.

Сцена темнеет, слышно ритмичное похлопывание хлыста.

Кабинет Жебровского. Стол, несколько стульев и небольшой деревянный конек. Жебровский с хлыстом вошел в роль дрессировщика.

Жебровский. Алле, хоп! Вот и хорошо, алле-хоп! Держись пони, всё еще впереди, держись, малыш, алле-хоп! Легче, еще легче! Хорошо, пони. Алле-хоп. Молодец. Истинный мустанг! Такие кони гордость наша, именно так… Мы еще покажем, где раки зимуют!

Входит Густав.

Густав. Извините… Вы сказали, чтобы я вошел…

Жебровский Я сказал — алле-хоп! Да… Что тебе надо?

Густав. Вы сказали, чтобы я позже зашел.

Жебровский. Ах да — это чёртово собрание… Это наше собрание мы перенесем на завтра, у меня сегодня алле-хоп, у лошадей надобно быть, ты понял?

Густав. Понял, но члены городской думы уже начали собираться

Жебровский. Да бог с ними, пусть посидят под пальмой да покурят, а завтра всем быть на месте — в двенадцать ноль-ноль.

Густав. Хорошо, я передам.

Жебровский. Постой, мы о главном не потолковали. Ты сходил на эту улицу туманов?

Густав. Сходил.

Жебровский