Дети Розы - [45]

— Что у тебя в портфеле? — без обиняков спросил он Лейси. — Рукопись?

— Не моя.

— Не твоя?

— Но если захочешь, можешь на нее взглянуть. Мне кажется, это находка. Возможно, весьма ценная. Ты знал, что отец Мендеса умер в Провансе?

— Знал. Он вообще переезжал с места на место — что было очень разумно, — осмотрительно ответил Тобайас, — пока не заболел раком. По-моему, он хотел, чтобы Алекс стал фермером. А его женатые сыновья — они, естественно, остались в Польше.

Тобайас смотрел, как Лейси открывает портфель и вынимает старую тетрадь с потемневшими уголками.

— Что это? — спросил он. И тут же добавил: — В любом случае, должен тебе сказать, Алекс ничего не покупает. И не покупал.

— Даже то, что сам писал? Это дневник. Взгляни. Алексу тогда было пятнадцать. Написано в Провансе.

— На каком языке?

— Мне перевели.

— Перевели сейчас? — спросил Тобайас. — Зачем?

— Хотел проникнуть в суть. Суть этого чуда. Что-то в этом духе. Он хорошо пишет. Короче, это дневник. Внутри машинопись — перевод.

— То есть ты его не продаешь? — спросил Тобайас довольно глупо.

— Боже упаси, Тобайас. Плохого же ты обо мне мнения.

Против воли Тобайас открыл и пролистал тетрадь. По большей части короткие записи; заметки личного характера; там-сям шахматные задачи. Порой — загадочная фраза, заставляющая предположить необычные для подростка читательские интересы. Диамант как демон. Тобайас поспешил захлопнуть тетрадь. Встретил удивленный взгляд Лейси.

— Я плохого мнения о большинстве людей, — сказал он.

Впрочем, последующие несколько дней прошли безоблачно. Ли почти не выходила из своей комнаты, и Тобайас был рад обществу Лейси. Он видел, что Джек не предпринимал попыток встретиться с Ли. Мендес звонил из Кракова дважды в день, и, насколько Тобайас мог судить, от звонков она повеселела. А парочку новеньких бездельников он старался избегать. По привычке он продолжал по ночам обходить шато — не из-за тревоги, а скорее из-за безнадежной бессонницы, которой он страдал в этом старинном доме с его скрипами и гулкими помещениями. Он знал, что Алекс предполагает приехать после уик-энда. О Ляльке он говорил мало. Тобайас мерил шагами замок и думал об этом, а также о дневнике Мендеса, который так и не прочитал. И о Лейси. Своем зеркальном отражении.

На следующее утро Лейси вышел на террасу, взглянул на Тобайаса, который сидел в тени с чашкой кофе, и разразился хохотом.

— Ради Бога, — возмутился Тобайас.

Он облачился в длинные белые шорты и легкую хлопчатобумажную рубашку и прекрасно понимал, что в них он, ни дать ни взять, член аристократического клуба былых имперских времен.

— Признай, — сказал Лейси, — костюм твой прямо времен Эдуарда[57]. Особенно панама.

— Шляпа говорит о моем здравом смысле. Я не люблю, когда солнце печет мне затылок.

— Чувствуешь себя спортсменом?

— Вовсе нет.

— Километрах в восьми отсюда есть река. Можем пойти поплавать.

— Туда могут сливать нечистоты.

— Местные купаются.

— Их, видно, ничем не проймешь.

— Брось, в конце концов, здесь не Бечуаналенд.

— У меня, между прочим, есть дела, — сказал Тобайас надменно.

Однако позже, когда Лейси появился перед ним в черных плавках с полотенцем в руках, Тобайас оглядел его и спросил не без смущения:

— А там есть тень? Я легко обгораю.

— Там ивняк, как на берегу Айсиса[58], — заверил его Лейси. — К тому же вода прохладная и течение быстрое.

Ивняка там и в помине не было, но излучина реки образовала естественный галечный пляж. Желающих поплавать оказалось немного. В этот ранний час на реку падала тень известковой скалы, в которой удалось пустить корни клочкам жесткой травы и нескольким оливам.

Тобайас плавал по-лягушачьи, высоко держа голову. Пока он в задумчивости сделал несколько неторопливых кругов, Лейси резвым кролем переплывал реку против течения, возвращался и снова устремлялся навстречу быстрому потоку. Ветра не было, и вода оказалась на удивление холодной, куда холодней, чем море у берега. Шум реки в ушах Тобайаса напоминал ему о забытом впечатлении детства. Он оставался в воде дольше, чем предполагал, вылез, дрожа от холода, и рад был бы броситься на нагретую солнцем землю, но вместо этого завернулся с ног до головы в полотенце и только затем лег на живот. Лейси лежал на спине, расслабив худое тело.

Потом сонным голосом сказал Тобайасу:

— Послушай, если мне удастся продать пару æuvres[59], а деньги я отдам в твое распоряжение, ты сможешь заработать мне миллион фунтов?

— Нет, — ответил Тобайас.

— Это ты брось, — сказал Лейси. — А как это удается другим? Мендесу?

— Тебе лучше у него спросить.

— Да, однажды он было начал мне объяснять. Говорил о традициях огранки розой, о бедствовавших мастерах в Анверпене семнадцатого века, но от главного, как мне показалось, уклонился. Вряд ли он воспринял мой вопрос всерьез.

— Он, видимо, почувствовал, что на него уже ответил Маркс.

— Тобайас, ты что, вообще не чувствуешь никакой социальной ответственности?

— Чувствую, — задумчиво сказал Тобайас. — Но я, пожалуй, уже с лихвой получил свою порцию солнца. Вернемся? Я полагаю, что сохранить нормальный ход вещей — вот в чем моя главная ответственность. А главная проблема вашего поколения, насколько я понимаю, в том, что вам не довелось видеть, как он рушится.