Дела закулисные - [9]

Исполнитель Пепика Выскоча дал ответный залп цитатой:

— Нет маленьких ролей, есть лишь маленькие актеры! Такие, как ты! Не брезгуют ничем, именно такие, как ты!

— Бедняга, — презрительно бросил Йозеф Зивал, в новой постановке «Наших спесивцев» исполняющий роль магистра Якуба Бушека, и повернулся к барменше Кларе, чтобы заказать две бутылки шампанского в честь премьеры, успешно бредущей к концу.

— Ты кого это обзываешь беднягой, карьерист несчастный! Если угодно, я — человек чести и на театре, и в жизни!

— Ты и честь? — мрачно хохотнул Зивал — советник Бушек в лицо Грубешу — советнику Шмейкалу. — Да знаешь ли ты, что такое честь?

Тут Вацлав Грубеш подскочил к своему оппоненту и стремительно, будто отбил теннисную подачу, влепил ему пощечину. Пан Зивал покачнулся, а лауреат Государственной премии пан Грубеш победоносно вскричал:

— Десять флаконов шампанского за мой счет! Денежки я заработал честно! А в твоей пене я даже ноги мыть не стану! — И он брезгливо оттолкнул бутылки, заказанные паном Зивалом.

Увидав столь вопиющую несправедливость, ненавидящий всякое физическое насилие, Франтишек поднялся со стула и, вдохновляемый примером Виннету, мстителя и защитника слабейших, а также Маржика и Васька Трубачева — любимых героев его давних детских книжек, уже готов был кинуться и пресечь этот безобразный конфликт, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то дружелюбную, но твердую руку. Да, вы угадали, это был Тонда Локитек, появляющийся рядом с ним в минуты наибольшей опасности, подобно ангелу-хранителю.

Если б не своевременное вмешательство Тонды, Франтишек попал бы в ужасную историю и вся его жизнь пошла бы, наверное, совсем по другим рельсам. Но он подчинился Тонде и успел вовремя дать задний ход.

— Да нас..ть на них, — молвил Тонда философски. — Сорвут на тебе злость. А уйдут в обнимку. Они сроду друзья и останутся ими по гроб жизни!

— Что-о-о? — протянул Франтишек с недоверием. — Эта вот парочка — друзья?

— И были, и будут, — ответствовал Тонда и, усадив Франтишека обратно к столу, принялся вносить дополнения и уточнения в свой первый инструктаж о театральных кадрах, расцвечивая его новыми любопытными деталями.

— Дитя мое, эта парочка играла в театре, когда нас с тобой еще не было на свете. Что бы там ни было, но они окончили рабфак, потом ДАМУ и всю жизнь бежали в одной упряжке. Однако дальнейшие события развели их в разные стороны. Грубеш метил на место директора театра, да только ему дали от ворот поворот, и он вообще едва удержался в труппе. Естественно, теперь он не может спокойно слышать имя Зивала, ведь тот всегда был реакционером, а сейчас вылез в звезды первой величины.

Франтишек слушал Тонду, разинув рот, не спуская при этом глаз с героев его рассказа. После пощечины они уселись по разным углам и каждый занял противоположный конец стола. Пан Зивал, он же советник Бушек, уселся под портретом незабвенного Индржиха Мошны, а Грубеш — Шмейкал под портретом Эдуарда Вояна. Они наливали шампанское своим коллегам актерам, демократично переходящим от одного к другому, и чванливо ярились, словно два петуха, которых после боя с ничейным результатом хозяева держат на безопасном расстоянии друг от друга.

— Эх, Грубешу надо бы Зивалу пятки лизать, потому что именно Пепичек Зивал удерживает его на плаву.

Тонда раздумчиво отхлебнул «Св. Лаврентия» и деликатно, словно попочку новорожденному младенцу, промокнул платочком усы и губы.

— Все дело в том, что Грубеш практически на дне, и уже не первый годочек. С тех пор как женился и стал основательно закладывать за воротник. Эти его давешние политические амбиции просто взбрыки. А ведь был когда-то Номер Один! Куда Пепичеку Зивалу до него! А сейчас, если Зивал не подкинет ему до получки чирик-другой, так ему и кусать будет нечего, потому как ни в кино, ни на телевидении никакой ролью ему больше не разжиться…

— А как же пощечина? — осмелился усомниться Франтишек.

— Не первая, — хмыкнул Тонда, — и не последняя. Впрочем, им обоим все это до лампочки. Погоди, сам увидишь.

И действительно. Едва раздался первый из двух звонков, оповещающих конец антракта, «спесивец» Вацлав Грубеш вскочил со стула, хрипло объявил:

— Ну-с, господа, шутки в сторону, — и удалился в направлении сцены.

Остальные стали подходить один за другим к стойке и кричать Кларе, что, мол, хотят платить или чтоб записала на их счет, пока Йозеф Зивал не остался один. Он прошептал Кларке, опустив очи долу:

— За шампанское плачу я.

Франтишек удивленно вытаращил глаза.

— Вот видишь, — удовлетворенно хохотнул Тонда Локитек, — что я говорил? — И, похлопав Франтишека по спине, двинулся по своим делам.

До конца спектакля у Франтишека было время пораскинуть мозгами. И когда после поклонов с непременными корзинами цветов, которые, как объяснил Франтишеку Тонда, актеры частенько посылают себе сами, руководство театра пригласило всех, кто участвовал в премьере, в соседнее административное здание отметить это событие, Франтишек и тут продолжал пялиться исключительно на эту парочку трагикомических героев.

Пан Грубеш и пан Зивал передвигались по вощеному паркету зала, где были накрыты столы, свободно и непринужденно, как истинно светские люди. Более того, на физиономии Вацлава Грубеша поигрывала пьяненькая улыбка, Йозеф же Зивал, то и дело оборачиваясь, озабоченно бросал в сторону своего заклятого друга-врага взгляды, какими обычно смотрят вторые по рождению трудяги сыновья на своих перворожденных шалопаев братцев. Итак, завороженный столь сложными взаимоотношениями двух людей, между которыми стеной встала политика, Франтишек не заметил и чуть было не сшиб с ног старенького народного артиста Эмиля Слепичку. В «Спесивцах» тот не участвовал и спутал из-за своего вконец ослабленного зрения Франтишека с Вацлавом Дубским, точнее, с его исполнителем Павлом Лукашеком и потому, обхватив трясущимися руками Франтишека за плечи, радостно заверещал: