Дела закулисные - [14]

Темп, заданный актерами на сцене, вскоре передался и всем остальным за кулисами. Костюмерши в костюмерной метались совсем как продавщицы в универмаге «Белая лебедь», реквизиторы и монты то и дело возникали из-за кулис на просцениуме, подобно мальчишкам, собирающим мячи возле теннисных кортов.

Вот уже окончилась четвертая картина второго акта. Франтишек с Михалом Криштуфеком незаметно сняли с петель белые двери приемного покоя доктора Галена и в тот момент, когда, отринутый Галеном, потерянный и отчаявшийся, барон Крюг собрался покинуть его скромный кабинет, рванули вперед со скоростью, заданной всем спектаклем. Но и барон Крюг заслуженный артист Богумил Кокеш, — едва угасли софиты, тоже взял темп, абсолютно не соответствующий глубине его переживаний, и тоже кинулся к дверям, где вместо них уже зиял черный провал. И вдруг во тьме на его пути появилось нечто огромное и белое, оно надвигалось прямо на него, и сам он безудержно мчался ему навстречу. Крюг — Кокеш взревел от ужаса и неожиданности. Точно такой или по крайней мере весьма сходный вопль, надо полагать, издал капитан несчастного «Титаника», когда перед ним в каше из тумана и тьмы возник блуждающий айсберг. Впрочем, в обоих случаях столкновение было неотвратимым и неизбежным.

Удар оказался, как говорится, лобовым. Франтишек в последнее мгновенье попытался предотвратить надвигающуюся катастрофу и подался чуть влево, успев сдавленным голосом крикнуть: «Атас! Кокеш!», но Михал, которому спина Франтишека загораживала перспективу, ничего не понял и продолжал рваться вперед. Массивные белые двери развернулись вокруг своей оси, и стокилограммовый заслуженный артист, ставший жертвой массы собственного тела плюс ускорения, уже не имея возможности притормозить, врезался в дверь своим высоким, впрочем, в данный момент склоненным челом, будто разъяренный бык в развевающуюся мулету на арене во время корриды.

Но ведь двери не мулета! Послышался глухой удар и вслед за ним вопль. Михал с Франтишеком от испуга выпустили двери из рук и кинулись, чтоб подхватить рухнувшую было надежду и гордость театра, Мастера Кокеша, но тот в последнюю минуту каким-то образом все-таки удержался на ногах и, словно раненый бык, которому бандерильеро всадил-таки в холку две бандерильи, вскинув голову, издал воинственный рык, инстинктивно стремясь уйти от опасности, и развернулся на сто восемьдесят градусов. Но счастье не способствовало ему, и падающие двери, поддав в спину, вытолкнули Мастера Кокеша в сторону авансцены, где в этот момент спускалось вниз, словно атакующий истребитель, серебристое полотно, утяжеленное по нижнему шву массивным брусом, целью которого было оттягивать полотно вниз, чтобы не было не единой морщинки. Эта раскачивающаяся корабельная рея приласкала бедолагу актера по голове с такой силой, что ноги его подломились. Мастер Кокеш сделал по инерции еще несколько шагов, и, когда уже казалось, что он вот-вот рухнет в объятия седеющей дамы в первом ряду, мирно поглощавшей шоколадные конфеты, он развернулся влево и встал на колени.

А спектакль продолжался, и все шло своим чередом. Осветитель в своей ложе о последних событиях на полутемной сцене не имел ни малейшего понятия и спокойно делал свое дело. И вот на серебристом полотне сначала появилась колючая проволока, затем собаки, натасканные на людей. Собаки рвались к стоящему на коленях Мастеру Кокешу с раздирающим нервы и душу рычанием, лаем и воем.

И тут Богумил Кокеш не выдержал. Он вскрикнул и закрыл лицо руками, но на просцениум уже выскочил помощник режиссера и при активной помощи перепуганного машиниста, на ком, естественно, в этой истории не было никакой вины, подхватив разжиревшего трагика под мышки, выволок его в боковую кулису.

Спектакль окончился без каких бы то ни было дальнейших неприятностей, но барон Крюг вел себя сдержанно и производил впечатление человека, находящегося то ли в трансе, то ли во власти наркотиков. Впрочем, это соответствовало истине, ибо доктор Когоутек сделал ему укол, всадив в него все имеющиеся под рукой успокоительные средства, чтобы хоть как-то поставить на ноги. Говоря по правде, и Маршал держался значительно осторожнее, и потому его моральное перерождение под занавес выглядело правдоподобнее, нежели обычно. Художественная сторона спектакля, таким образом, ничуть не пострадала, но что с того? «Инцидент есть инцидент и требует разбирательства». Режиссер Кубелик приказал Франтишеку и Михалу сразу же после спектакля явиться к нему в артистическую. И вот они стоят на пороге, словно две сиротинушки, а начальство, возглавляющее гастрольную поездку, мечет в них взгляды, острые, как стрелы. После минутного молчания режиссер Кубелик отправил в нос щепотку голландского табака, на который только-только перешел с сигарет, потому что стал бояться рака легких, тихонько отфыркнулся и приступил к допросу.

— Мы с вами уже знакомы, не так ли? — атаковал он слабейшее звено, которым, несомненно, являлся Франтишек.

— Да, Мастер, — покорно согласился Франтишек.

— Это вы после премьеры «Наших спесивцев» относили коньяк Слепичке и Лукашеку?!