Давно и недавно - [46]

В Хельсинки обратились несколько иностранных адвокатов, живущих в Москве, но им было отказано.

В газетах Швеции уже сравнивали дело главного коммуниста Финляндии Антикайнена с процессом Георгия Димитрова в Германии. Берлинский процесс этот, как известно, в 1933 году всколыхнул всю Европу.

В Швеции в защиту Антикайнена выступили наши коммунисты, они провели много собраний.

В чём финское правосудие обвиняло Антикайнена? Во многом, но главное — в убийстве зверским способом пленных финских солдат во время лыжного похода в Карелии. Поговаривали о том, что будто бы был заживо сожжён один финский офицер.

Финны нашли каких-то свидетелей. Я же потребовал, чтоб на процесс приехали свидетели и с другой стороны — участники похода 1922 года, живущие в Советской Карелии.

«Должны быть товарищи по лыжному рейду», — настаивал я, и меня поддержали коллеги-адвокаты. «Более того, надо пригласить и крестьян из Кимасозера, пусть они расскажут, что видели».

Колесо правосудия застопорилось. В Москву ушли официальные приглашения свидетелям.

Шло время. Наконец, свидетели приехали. Они прибыли к нам в Стокгольм. Многочасовые мои беседы с ними подтвердили: лыжники Антикайнена воевали по общепринятым законам военного времени.

Потом свидетели отправились в Хельсинки. Суд шёл очень долго. Иногда казалось, что всё — чаша Фемиды клонится в сторону смертной казни.

Процесс длился очень долго, перекочёвывая из одной инстанции в другую. Я всё больше и больше гордился своим подзащитным. Антикайнен держался молодцом. Это, действительно, был крупный руководитель. На суде он говорил необычайно смело, с большой верой в своё дело. Он говорил так, будто он судит, будто он обвиняет, а не его. Тойво по праву стали называть «северным Димитровым».

Свидетели выступали горячо и убедительно. Сначала — один суд, потом другой, высший. И всё-таки нам удалось спасти Тойво Антикайнена.

Все суды заняли почти три года. В 1937 году смертную казнь заменили ему на пожизненную каторгу.

Для меня эти годы были годами колоссальной работы. Я кропотливо изучал историю рабочего движения, написал много статей в газеты, брошюру в защиту Тойво Антикайнена. Сегодня я — член правления Общества Швеция — СССР.

Ну а после окончания зимней войны Советский Союз настоял на выдаче Тойво Антикайнена.

Процесс закончился, я торжествовал. Моё имя часто упоминалось в газетах. Уехали домой свидетели из Советской Карелии. Мы сфотографировались в день отъезда. Вот этот снимок. Посмотрите. Потом я писал им письма, но никто не откликнулся. Можете ли вы, господин Анатолий, разыскать их? Они ещё по возрасту не очень старые люди. Разыщите, пожалуйста, передайте привет от Арвида, скажите, что я их помню и они всегда со мной. Попросите, пусть напишут мне. Я буду ждать…

Вот такой рассказ. Перед прощанием я сфотографировал Арвида Рудлинга.

Вернулся я в родной Петрозаводск и тут же приступил к поискам. Вот имена свидетелей:

Симо Суси — адъютант Антикайнена. В 1935-м — командир Красной Армии.

Ханнес Ярвимяки — боец отряда. В 1935-м — директор Кондопожской бумажной фабрики.

Степан Иванов — возчик обоза отряда из деревни Кимасозеро.

Фёдор Муйсин — фельдшер из Кимасозера.

Мои поиски зашли в тупик. В живых из них никого не было. Когда и как они погибли, вы, наверное, догадываетесь. Ведь вскоре после их возвращения домой пришёл к нам памятный 1937 год. Ехали верными борцами за Советскую власть, ехали выручать своего легендарного командира, а вернулись, конечно же, шведскими, или финскими, или, ещё того хуже, японскими шпионами.

Ненадолго пережил своих боевых друзей-свидетелей и Тойво Антикайнен, новоиспеченный депутат Верховного Совета СССР от недавно учреждённой Карело-Финской Советской Социалистической Республики.

Погиб Тойска, так звали его соратники, осенью 1941 года при странных обстоятельствах: небольшой самолёт, на котором он летел по срочному вызову в Москву, разбился близ Архангельска.

Так и не ушли письма к Арвиду Рудлингу в Стокгольм, на улицу Барнхусгатан, дом шесть, ни от тех, кто с ним вместе защищал Главного Красного финна, ни от меня.

Что я мог написать? Правду? Напуганные на всю жизнь, мы, рождённые в начале тридцатых, уяснили раз и навсегда одну страшную истину: молчание — золото. Наши души изуродованы страхом. Он живёт в нас, и никуда от него не деться.

Мичман с Соловецких островов

Во второй половине июня на Соловецких островах стояла отличная погода. Солнце припекало так, что, посмотрев на пляж у Святого озера, можно было подумать, что ты находишься не у полярного круга, а где-либо на Чёрном море.

Но вдруг на остров налетели тучи. Мелкий дождь мешался с мокрым снежком, стало неуютно и тоскливо. Соловецкий кремль стал хмурым и унылым. Бродить по широкому пустынному двору не хотелось.

Холодный дождь сеял и второй, и третий день.

«На Соловецких островах дожди, дожди…» — пели заунывно под гитару московские туристы, заточённые непогодой в бывших монашеских кельях, а ныне тесноватых номерах Соловецкой турбазы.

Мы сидим тоже в келье. Мой сосед по койке, Константин Алексеевич Савушкин из Петрозаводска, зевая, глядит в одно-единственное окошечко, выходящее к Преображенскому собору.