Циркач - [45]
Я боялся, что учащенное дыхание и дрожь, сотрясающая мое тело, привлекут внимание Королевы, но Ее Милость, не отрывая взгляда, смотрела куда-то вдаль, будто говорила сама с собой.
— Его так никогда не нашли и не поймали, нет, никогда… — закончила Королева. — Этот изверг избежал человеческого суда… — Ее Милость повысила голос. — Да настигнет его кара Господня.
Она ненадолго замолчала, и гнев, проступивший на ее обычно столь нежном лице, опять сменился мягкостью.
— Нет, мы не вправе судить, — тихо сказала она, — кто бы это ни был и где бы он не был сейчас, если он все еще жив: Господь да помилуй его.
Я испугался, что в наступившей мертвой тишине Ее Милость услышит, как у меня стучит сердце. Может, все же это было ужасной шуткой… жесточайшей насмешкой?..
— Прощение… — проговорил я тихо, — неужели Ваша Милость думает, что за такое действительно… можно простить?..
— Вы смотрите на меня так, будто я всеведуща, — ответила Королева с улыбкой. — Царство человеческое не есть царство Божье. Но разве не можем мы верить в Слово, произнесенное устами Пророка: «Если будут грехи ваши как багряное — как снег убелю…»[17]
— Но разве не может человек… подобным поступком… сам себя… лишить Божьей милости… и стать потерянным… навсегда… и быть отринутым Богом навечно?..
Королева некоторое время раздумывала над моими словами, прежде чем ответить.
— Нет… этого не может быть… — ответила она медленно, но очень решительно.
Казалось, от ее лица исходит нежное сияние.
— Это и есть вера, которой я держусь, которой живу и надеюсь в ней же умереть: что ни одно создание, каким бы низким или даже отвратительным оно нам ни казалось, не будет отринуто Богом.
Я глядел на лик Ее Милости, и у меня на глазах вдруг появились слезы, и я чуть отвернулся от света, чтобы она ничего не заметила. Чувство бесконечной благодарности переполняло меня… Может, стоит сейчас наконец заговорить и все рассказать… выговориться?.. Как иначе я мог выразить… свою благодарность…
— Мы, кажется, отвлеклись, — сказала Королева. — Мы обсуждаем не богословские вопросы, а рассказ в будущей книге. Давайте вернемся к предмету нашего разговора: не могли бы вы какую-то часть книги — главу или, может быть, несколько глав, я не знаю, большая ли получится книга — посвятить этой смелой и много пережившей женщине, этой удивительной героине, чтобы она навсегда осталась в сердце нашего народа?
— Обещаю… Я так и сделаю… — прошептал я. — Ваша Милость, я клянусь.
— Благодарю вас, — Королева явно обрадовалась. — Мы можем предоставить все данные, которые могут понадобиться для написания книги.
Ее Милость вдруг нахмурилась:
— Но ведь вы… напишите о ней сдержанно?.. Ну, я хочу сказать: можно описывать некоторые события так детально, что покажется, что через написанное в книге ее будто бы снова обесчестили… как делают некоторые безнравственные современные писатели, употребляя очень грубые слова, производящие отталкивающее впечатление… Но нет, в сущности, совершенно лишне и неуместно говорить вам такое… Для этого я слишком хорошо знаю вашу работу…
Ее Милость ненадолго замолчала.
— Вы меня осчастливили, — заключила она, — я желаю вам хорошо поработать, желаю вам вдохновения.
— Это я должен благодарить Вашу Милость, — произнес я в ответ.
У меня опять чуть не навернулись слезы на глаза.
— Когда вы начнете книгу? — спросила Королева. — И знаете ли уже, о чем она будет? Говорят, писатель до самого последнего момента не знает, о чем будет писать и какие персонажи появятся в книге.
— Я надеюсь начать очень скоро, — ответил я. — Ваша Милость спрашивает, о чем будет книга. Как же объяснить в нескольких словах?.. Я назвал бы это жизнеописанием…
— Значит, о вашей жизни… О вашей собственной жизни… обо всем, что довелось пережить?
Я кивнул.
— Ну, это, должно быть, немало.
— Я многое пережил, Сударыня, — ответил я, — но также о многом я еще не писал, ни разу не доверил бумаге, ни в одной из книг.
Я глубоко вздохнул. Снаружи уже начинало темнеть, и от легкого дуновения поднимающегося, но еще слабого вечернего ветра в саду упали на землю несколько преждевременно пожелтевших листьев.
— Я сделал в своей жизни мало хорошего, — продолжал я, — и очень много плохого. И в этой книге я хотел бы написать о совершенном зле и грехе… Если мне хватит на это сил и мужества…
— Это будет, должно быть, очень толстая книга, — сказала Королева, и в ее глазах появились шутливые искорки. — Вы опять спрячетесь от нас надолго? И куда вы направите стопы? Поедете в свое одинокое далекое поместье, вдали от наших границ?
— Да, Сударыня. Но прежде чем я начну работать над книгой в моем Замке, в тишине и покое, я хочу отправиться в паломничество. Хочу сначала все объяснить той… той…
Я засомневался и вздохнул. Странный стыд или совестливость, непонятная мне самому, охватила меня.
— …объяснить кому? — спросила Королева.
Робость не давала мне открыть рта, но мне все же пришлось ответить:
— Я хочу пойти к Ней, к Надежде Мира и Надежде Для Всех, — тихо произнес я и, полный загадочного стыда, отвел взгляд и посмотрел за окно. — Я хочу открыть сердце Матери Божьей. Я собираюсь… в Лурд.
«Мать и сын» — исповедальный и парадоксальный роман знаменитого голландского писателя Герарда Реве (1923–2006), известного российским читателям по книгам «Милые мальчики» и «По дороге к концу». Мать — это святая Дева Мария, а сын — сам Реве. Писатель рассказывает о своем зародившемся в юности интересе к католической церкви и, в конечном итоге, о принятии крещения. По словам Реве, такой исход был неизбежен, хотя и шел вразрез с коммунистическим воспитанием и его открытой гомосексуальностью. Единственным препятствием, которое Реве пришлось преодолеть для того, чтобы быть принятым в лоно церкви, являлось его отвращение к католикам.
Три истории о невозможной любви. Учитель из повести «В поисках» следит за таинственным незнакомцем, проникающим в его дом; герой «Тихого друга» вспоминает встречи с милым юношей из рыбной лавки; сам Герард Реве в знаменитом «Четвертом мужчине», экранизированном Полом Верховеном, заводит интрижку с молодой вдовой, но мечтает соблазнить ее простодушного любовника.
«Рассказ — страниц, скажем, на сорок, — означает для меня сотни четыре листов писанины, сокращений, скомканной бумаги. Собственно, в этом и есть вся литература, все искусство: победить хаос. Взять верх над хаосом и подчинить его себе. Господь создал все из ничего, будучи и в то же время не будучи отрицанием самого себя. Ни изменить этого, ни соучаствовать в этом человек не может. Но он может, словно ангел Господень, обнаружить порядок там, где прежде царила неразбериха, и тем самым явить Господа себе и другим».
Романы в письмах Герарда Реве (1923–2006) стали настоящей сенсацией. Никто еще из голландских писателей не решался так откровенно говорить о себе, своих страстях и тайнах. Перед выходом первой книги, «По дороге к концу» (1963) Реве публично признался в своей гомосексуальности. Второй роман в письмах, «Ближе к Тебе», сделал Реве знаменитым. За пассаж, в котором он описывает пришествие Иисуса Христа в виде серого Осла, с которым автор хотел бы совокупиться, Реве был обвинен в богохульстве, а сенатор Алгра подал на него в суд.
Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
Несмотря на название «Кровь на полу в столовой», это не детектив. Гертруда Стайн — шифровальщик и экспериментатор, пишущий о себе и одновременно обо всем на свете. Подоплеку книги невозможно понять, не прочтя предисловие американского издателя, где рассказывается о запутанной биографической основе этого произведения.«Я попыталась сама написать детектив ну не то чтобы прямо так взять и написать, потому что попытка есть пытка, но попыталась написать. Название было хорошее, он назывался кровь на полу в столовой и как раз об этом там, и шла речь, но только трупа там не было и расследование велось в широком смысле слова.
Книга «Пустой амулет» завершает собрание рассказов Пола Боулза. Место действия — не только Марокко, но и другие страны, которые Боулз, страстный путешественник, посещал: Тайланд, Мали, Шри-Ланка.«Пустой амулет» — это сборник самых поздних рассказов писателя. Пол Боулз стал сухим и очень точным. Его тексты последних лет — это модернистские притчи с набором традиционных тем: любовь, преданность, воровство. Но появилось и что-то характерно новое — иллюзорность. Действительно, когда достигаешь точки, возврат из которой уже не возможен, в принципе-то, можно умереть.
Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.