Циркач - [44]

…Но нет, мне не стоило водить самого себя за нос: беседа, которую Ее Милость намеревалась провести со мной на этот раз, должно быть напрямую связана с волнующим событием в дворцовой часовне…

Королева приняла меня, как обычно, в личных покоях, где проходила и предыдущая беседа и где всегда царила приятная, настраивающая на доверительный обмен мыслями, атмосфера, в тоже время туда не проникали отвлекающие звуки извне.

— Отчего вы так озабочены? — было первое, что спросила Ее Милость после того, как я поцеловал ей руку и, вздыхая, присел — по ее приглашению — на стул, который вообще-то был предназначен только для членов королевской династии. — И как вы нарядились сегодня!

Я действительно чувствовал себя сегодня — более чем обычно — неуютно в чересчур чинном платье, выбранном в соответствии с дворцовым этикетом. Ироничное замечание Королевы меня на самом деле не задело, но и не успокоило. Я видел, что Ее Милость внимательно изучала шрамы, порезы и следы от заноз и колючек на моем лице и руках.

— Вы с кем-то сражались? — спросила она, чуть ли не забавляясь.

— Я могу рассказать все, если Ваша Милость пожелает, — ответил я.

Мое сердце сильно билось, и я почувствовал, будто теряю равновесие на краю угрожающей бездны.

— Мне не нужно знать все, — с улыбкой ответила Королева.

Это показалось мне странным. Чего мне тогда ожидать, что же это такое могло быть, зачем Ее Милость вызвала меня?

— Я ведь вижу, что вы были вовлечены в нечто, о чем предпочитаете не говорить, — успокаивая, произнесла Королева. — Не волнуйтесь, на этот раз я хотела бы в первую очередь говорить не о вас, но о ком-то и чем-то совершенно другом. Да, это может иметь какое-то отношение к вам, но не напрямую.

У меня заныло под ложечкой. Почему Ее Милость оставляет меня в этой почти сводящей с ума неизвестности?

— Со всех сторон я слышу, что торжество в часовне прошло очень трогательно, — продолжала Королева. — И знаете, что, может быть, я сама была тронута больше всех? Какая героическая история! Какая судьба!.. Видно ведь сразу, что это готовая книга. Но вы не знаете предыстории, вы не знаете, что там произошло…

Королева пристально посмотрела на меня:

— Ваши работы и ваши книги очень автобиографичны — по крайней мере, можно сказать, что действие в основном сосредоточено вокруг вашей собственной персоны. Или я ошибаюсь?..

— Нет, так и есть, — ответил я, хрипловатым от боязливого ожидания голосом.

— Не могли бы вы, — продолжала Королева, — когда соберетесь писать новую книгу, ввести персонажа, который, в сущности, никакого отношения к вам не имеет и не имел, и с которым вы даже не знакомы лично?.. Которого вы, в сущности, совсем не знаете… Исходя, разумеется, из того, что вы получите всю информацию об этом человеке? Как думаете, у вас получится?

— Я… Ну да… я не могу… сказать так сразу… — ответил я дрожащим голосом.

Куда же Ее Милость клонит?

— Но вы готовы хотя бы подумать об этом, попробовать? — расспрашивала Королева. — Если бы я попросила? — добавила она.

— Вашей Милости я бы никогда ни в чем не отказал, — произнес я, почти заикаясь, — но…

Дальше я уже не мог говорить.

— Я хочу, чтобы великий художник, то есть художник с именем, тем или иным образом отразил жизнь и героизм той женщины, которую я произвела в рыцари, — объясняла Королева. — Обычная безымянная жизнь, в которой до нынешнего момента, казалось, не произошло ничего, заслуживающего внимания; но так часто видимость обманчива…

Я старался, чтобы мое тяжелое дыхание оставалось незаметным, а дрожащие руки зажал между коленями.

— В моей речи, обращенной к посвящаемой в рыцари, я намекнула на великие страдания, которые ей довелось испытать, когда она была еще девушкой, — продолжала Королева, — но именно тогда и в тот момент я не могла назвать все своими именами.

Я сглотнул, опустил голову и уставился на бессмысленный — или, по крайней мере, в данную секунду мне непонятный — мозаичный рисунок на мраморном полу.

— Я вижу, вы догадываетесь?..

Я застонал и помотал головой.

— Может быть, в ее незатейливой истории нет ничего необычного, — продолжала Королева, — и ее рассказ, если сравнить с несчастьями и насилием на войне, казалось бы, ничего собой не представляет.

Королева задумчиво покачала головой.

— Этот рассказ, может быть, некоторым образом заинтересует вас лично, — продолжала Королева. — Вот ее история: девочкой, практически еще школьницей, она — без каких-либо недостойных намерений — добиралась домой после ночевки у подруги, и ее подобрал приветливый молодой шофер на грузовике. В отдаленном месте он остановился, заперся вместе с ней в кузове и… совершенно безобразным образом… напал на нее… Вы понимаете, что я имею в виду?..

— Понимаю, — запинался я.

— Грубая сила его… его нападение было такого рода, — быстро продолжала Ее Милость, — что он навсегда лишил ее при этом надежды на материнство… Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Боже Всемогущий, — прошептал я.

— И… слушая этот ужасный рассказ… я почему-то сразу подумала о вас, — сказала Королева.

— Обо мне… — я издал хриплый невероятный звук.

— О вас, — повторила Королева, — вы ведь можете, в сущности, представить себе ситуацию лучше, чем кто-либо… потому что давным-давно… вы сами были водителем… и наверняка слышали о таких случаях… Это мог быть, так сказать… один из ваших приятелей… неизвестно, может быть, кто-то, с кем вы были знакомы или каждодневно общались, даже не подозревая…