Чур, мой дым! - [21]

Возле столовой уже была толкотня, давка, все ждали, когда кончится обед, чтобы пораньше занять выгодные места. А Юрка не спешил, он все похаживал и вырезал коротким самодельным ножичком с красивой плетеной ручкой неглубокие канавки на орешнике. Клешня тоже не лез в толкотню, тоже похаживал своим утиным шагом, что-то высматривал под ногами, и казалось, он совсем забыл, как недавно Юрка стаскивал его с горы вместе с рыбой. Но я понимал, что Клешня не такой, чтобы забыть свое поражение, — он лишь выжидает удобный случай. Я ходил за Юркой по пятам и все пытался в какой-нибудь необидной форме предложить ему свою помощь, если начнется драка. Юрка сам меня подозвал:

— Ты что, как шайтан, следишь? Скажи, что надо?

— Я, Юрка, просто так, постоять с тобой хочу.

— А чего стоять? Давай ходить. Поговорим мала-мала.

— Пойдем в ковыль за бахчи, — предложил я. — Картина еще не скоро начнется.

— Айда, — охотно согласился Юрка. И мы пошли мимо домика дяди Матвея, мимо черной покосившейся баньки, пошли по косогору в то место, где даже в безветрие перекатывался из волны в волну высокий шелковистый ковыль. В ковыле всегда хорошо. Здесь можно лечь и побыть наедине. Когда лежишь и смотришь в небо, слышится звонкий шелест, стрекот кузнечиков, высокая песня жаворонка. Мне всегда здесь было хорошо. Я приходил сюда вглядываться, вслушиваться и завороженно шептать: «Чур, мое солнце… Чур, мой ковыль… Чур, мое небо…» Мечты вместе с облаками плыли в самую лучшую сторону — в прошлое.

— Знаешь, Юрка, ты его все равно победишь, — решительно сказал я.

— Шкурник он, — зло бросил Юрка.

— А ты боишься? — осторожно спросил я.

Юрка остановился, воткнул палку в землю, присел рядом с ней. Я тоже повалился в ковыль.

— Меня знаешь как отец однажды отстегал? Кнутом, — гортанно сказал Юрка. — Кожу разрезал, а мать даже не услышала, хоть рядом в сарае была. Когда надо, я умею терпеть, — твердо закончил он, резко выдернул и заново воткнул палку в землю. — А Клешня — собака. И бить его стану, как собаку!

Я еще ни разу не видел Юрку таким ожесточенным и даже страшным. Своей узорчатой палкой он теперь нервно и сильно резал на земле глубокие борозды. Я позавидовал решительности и силе моего друга. «Нет, он не сдрейфил бы там, перед детдомом, когда мы с Дульщиком несли рыбу», — пристыженно подумал я. И, чтобы не раздражать больше Юрку разговорами о Клешне, я спросил:

— О сестренке еще ничего не узнал?

Юрка покачал головой, а потом признался грустно:

— Я письмо в Москву послал. На розыск. Все ищут. Велели адрес не менять, а то где меня потом найдешь?

— Но вдруг война кончится и нас по домам развезут?..

— Без нее не поеду, — решительно заявил Юрка. — Мамка наказала, чтобы я ее как глаза берег. Без сестренки дома большое горе будет.

— А где твои родители, ты знаешь?

Юрка помолчал, подумал, поковырял палочкой землю.

— Может, в Сибири, может, на Дальнем Востоке, а может, и в Крым вернулись — не знаю, — удрученно ответил он. И, как бы устыдившись своего неведения, пояснил: — С ними братишка мой поехал.

— Старший?

— Не-е, совсем-совсем маленький. Он еще мамку сосал и орал шибко. Иохимом звать. Я как-то взял его на руки, а он как сикнет сюда. — И Юрка с простодушной улыбкой провел короткими смуглыми пальцами по скуластому лицу.

— А вот у меня братья только двоюродные. Но зато сестра есть… — Я уже хотел рассказать другу про Анну Андреевну, как Юрка перебил меня:

— Двоюродных у меня ай-ай сколько. А теток, дядек почти целый аул будет.

Я постеснялся раскрыть свою тайну и спросил:

— Как ты думаешь, война скоро кончится?

— Конечно, скоро. Наши знаешь как воюют! В кино «катюши» видел? Земля горит, все горит. Скоро всех фрицев перестреляем.

— А вот когда мы их перестреляем, у них, наверное, никого-никого не останется?

— Зачем же, останутся, — убежденно заверил Юрка. — Хорошие люди останутся. А всех остальных мы в плен возьмем.

— Во тогда житуха будет, Юрка, а?! Сразу всем хорошо станет, а?! — Мне показалось, что это счастливое время рядом, что не сегодня-завтра все люди на земле начнут улыбаться, петь песни. Я даже перевернулся на спину, раскинул руки и хохотнул.

— Не всем, — сказал Юрка, — не радуйся. У Монашки, как только война началась, сына убили. У дяди Матвея — тоже. У него сын танкист, вся грудь в орденах. На фотокарточке видел. — Юрка помолчал, ковырнул еще раз землю, поднялся. — Пошли, — сказал он, — а то опоздаем.

Стараясь не отставать от Юрки, я спросил:

— А что будешь делать после кино?

— Не знаю. Похожу, постругаю. А может, на речку пойду — искупаться.

— Возьми меня с собой. Я тебе место рыбное покажу. Оно, правда, не мое — Дульщика. Да он не обидится. Там во какие голавли ходят. На кукане видел?

— Видел, — сказал Юрка и остановился. Он внимательно посмотрел на свой ножичек.

— Давно сделал? — спросил я.

— Это не мой, — сказал Юрка.

— Что, выменял?

— Нет, — ответил он и смущенно признался: — Я его отнял. Еще давно отобрал.

— У какого-нибудь шкета?

— Нет, — сказал Юрка и протянул ножичек мне. — На, передашь его… — Юрка не сказал кому и буркнул: — Ладно, я сам.

— Да чего ты, давай. Передам кому надо.

— Не, я сам, — сухо бросил он и спешно зашагал к детдому.