Через полюс — на экватор - [53]

И вот мы сидим на краю небольшого бассейна в глубоких плетеных креслах, с нас капает вода — мы только что купались. В руках у нас по стакану ледяного пива, и мы несколько ошарашенно переглядываемся. Что-то это мало отвечает нашим представлениям о раскаленной саванне. Появляется управляющий с женой. Завязывается непринужденная беседа.

«Да. Я здесь уже много лет. Конечно, здесь глушь, сюда можно заманить людей только высокими заработками. Спортклуб — это единственная отдушина. На заводе работает шестнадцать белых, сорок цветных (имеются в виду азиатские национальности) и 2000 африканцев. Сейчас компания испытывает затруднения со сбытом своей продукции. Мы очень заинтересованы в торговле с социалистическими странами. В прошлом году у нас было выгодное соглашение с ними на 30 000 тонн соды. Увы, в этом году нет. Компания бельгийская. Да, конечно, всю жизнь не хочется провести в этой дыре. Но ведь дома сейчас так трудно получить подходящую работу. Раз в три года мы ездим с женой в отпуск домой, но это дорого. Еще пива? Как жаль, что вам уже пора ехать, приезжайте, а то ведь здесь новое лицо не часто увидишь. Вы всегда можете пользоваться бассейном. Сейчас темно — будьте осторожны, на дорогах можно налететь на диких животных».

И снова дорога, теперь уже ночная. Фары прорезают в темноте узкую освещенную полосу. Животных нам попадается мало, только дважды дорогу перебежали антилопы и раз табунок зебр заставил меня затормозить.

Несколько раз на обочине дороги светились зеленые огоньки, то вспыхивая, то исчезая. Пылкая фантазия рисовала нам пантер и леопардов, но чего не видели, того не видели. По дорогам прыгали зайцы, они были маленькие, меньше наших кроликов, но необычайно прыткие. Наконец двадцать пять миль остались позади, и мы въехали в наш лагерь. Ужин был готов, и скоро мы уже разворачивали антимоскитные сетки над нашими постелями. Первая ночь в саванне — напрасно я прислушивался к полуночной тишине: ни рева львов, ни хохота гиен, всегда присутствующих в описании других авторов, не было слышно. Несколько огорченный, я уснул.

Ночь прошла спокойно. Спали, укрывшись с головой в спальном мешке. Наверное, на улице было градусов 8—10. И поистине африканское утро нас встречало прохладой. После традиционного английского завтрака — поридж (овсяная каша) и яичница с беконом (Джеймс еще долго будет нас кормить этими блюдами) — мы вышли в первый маршрут.

Первые шаги по саванне. Когда я шагал по высокой траве или продирался через колючий кустарник, мне казалось, что сейчас наступлю на хвост плюющейся кобры или споткнусь о льва. Но скоро это ощущение исчезло.

Мы осмотрели раскопки и прошли в сторону лавового плато, которое разломом было приподнято над равниной на несколько десятков метров. Занялись поисками контакта. При работах, подобных нашим, геологам предстоит определить соотношение залегающих слоев. В подавляющем большинстве случаев более молодые породы залегают на старых, но на поверхность выходит только верхняя, более молодая порода, поэтому надо найти такое место, где виден разрез по вертикали, то есть там, где видно вертикальное соотношение пород и контакт между двумя различными типами отложений. Вот почему мы с огорчением заметили слабую обнаженность этого района. Обнажения, где можно видеть вертикальные соотношения пород, ищут в местах, где крутые склоны образованы сбросами и на обрыве не может возникнуть дерновый и растительный покров. Хороши для этого глубокие врезы русла рек, где в подмытых берегах видны разрезы пород или искусственные выемки в земле, вырытые человеком при строительстве дорог или карьеров. Осмотр первого же обнажения показал наличие контакта между озерными отложениями древнего водоема, когда-то заполнявшего днище рифта, и лавами, излившимися в более раннее время. Описание обнажения, отбор образцов, анализ рельефа, который образован этими породами, занимает определенное время. Поэтому мы решили воспользоваться машинами, чтобы добраться до другого обнажения на расстоянии нескольких миль. Двигаться приходилось прямо по саванне. Машины подбрасывало на крупных обломках пород, иногда они проваливались в какие-то ямы, пересекали высохшие русла рек, взбирались на крутые откосы. Здесь мы по достоинству оценили «лендроверы» за их выносливость и проходимость.

К полудню стало жарко, вернее, стало сильно припекать экваториальное солнце, достаточно было зайти в тень, и жары не чувствовалось. Своим ходом, без машин мы поднимались на отдельные возвышенности, цепляясь за колючки, напоминающие рыболовные крючки, загнутые в сторону ствола куста. Да и отцепиться от них трудно. Краснов был одет в шорты и рубашку, сильно поцарапался. Правда, он доказывал всем, что это ерунда, но как-то не верилось в это, глядя на розовые царапины и штриховку, густо покрывавшие его голени и бедра.

Мы забрались довольно далеко от основной дороги, когда впереди увидели масайскую деревню. Она представляла собой замкнутый круг из глинобитных низких хижин. С наружной стороны этого круга были навалены кучи хвороста, колючего кустарника. Это было естественной защитой от диких животных. Тот же плетень был и запасом топлива. Перед входом в деревню большая площадь совсем лишена травы. Ее вытоптали многочисленные стада коров. На одиноких деревьях и прямо на земле сидели грифы — это санитары саванн. Их голые шеи и головы с крупными массивными клювами производили отталкивающее впечатление. Хотя гриф преимущественно питается падалью и сам редко нападает на живое существо, разве что тяжело раненное и ослабевшее, все равно внешность у него устрашающая. Масаи взмахом рук просили нас остановиться. В подошедшей к нам группе гордой осанкой выделялся старик. Как и у всех масаи, у него были растянуты мочки ушей. Стоявший рядом мальчик как бы иллюстрировал процесс растягивания: в проткнутую мочку уха у него был вставлен круглый, наподобие катушки, кусок дерева. Он растягивал отверстие в мочке. По-видимому, последовательная смена таких форм увеличивала размер отверстия. У старика в сильно оттянутую мочку уха свободно могла бы пролезть чайная чашка. Образовавшийся ремешок кожи был обмотан ниткой с разноцветным бисером. Подобные украшения можно было видеть только у масаи. Когда мы встречали масаи в содовой компании, где некоторые из них работали, мы заметили, что мочка уха у них заброшена за верхнюю часть уха и ничем не украшена, словно они стесняются этой своей национальной отличительной приметы.