Чайльд Гарольд - [5]

Здесь рыцари, чтоб счет окончить старый,

Настигли мавров. Долго бой кипел;

Удары наносились за удары;

Чалма и шлем, во время схватки ярой,

Встречалися в реке, где плыли груды тел.

XXXV.

О край, стяжавший подвигами славу!

Где знамя, что Пелаг в боях носил,[36]

Когда отец-изменник, мстя за Каву,

В союзе с мавром, готам смерть сулил?

Ты за погром сумел отмстить жестоко…

Близ стен Гренады враг был побежден;

Померкла пред крестом луна пророка;

Умчался враг, и в Африке далекой

Стал мавританских дев звучать унылый стон.

XXXVI.

Тем подвигом все песни края полны;[37]

Таков удел деяний прежних лет;

Когда гранит и летопись безмолвны,

Простая песнь их сохраняет след.

Герой, склонись пред силой песнопенья!

Ни лесть толпы, ни пышный мавзолей

Тебя спасти не могут от забвенья;

Порой историк вводит в заблужденье,

Но песнь народная звучит в сердцах людей.

XXXVII.

«Испанцы, пробудитесь!» Так взывают

К вам рыцари, кумиры дней былых;

Хоть копья в их руках уж не сверкают

И красных перьев нет на шлемах их,

В дыму, под рев орудий непрерывный,

Их грозный зов звучит: «Вооружась,

Воспряньте все!» – исполнен силы дивной,

Ужель утратил власть тот клич призывный,

Что в Андалузии сроднил с победой вас?

XXXVIII.

Чу! конский топот слышен средь проклятий;

Кого окровавленный меч настиг?

Ужель спасать вы не пойдете братий

От деспотов и от клевретов их?

Грохочут пушки; залпов их раскаты

Зловеще эхом гор повторены,

Они твердят о том, что смертью взяты

Ряды бойцов. Все ужасом объяты,

Когда является во гневе бог войны.[38]

XXXIX.

Кровавыми сверкая волосами,

С горы на бойню смотрит исполин;

Он все сжигает гневными очами

И в царстве смерти властвует один.

С ним рядом разрушенья дух лукавый,

Что чествовать победы будет зла.

Сегодня три могучие державы

Сойдутся здесь и вступят в бой кровавый;

Как счастлив исполин, – ему лишь кровь мила!

XL.

Когда средь войск ни друга нет, ни брата,

Вас может восхитить сраженья вид;

Как рати разукрашены богато!

Как весело оружие блестит!

Подобно стае псов, что травле рада,

Несется войско бешено вперед;

Но будет ли для многих лавр наградой?

Храбрейшие погибнут в пекле ада:

Бог брани, с радости, всех павших не сочтет.

XLI.

Три армии стеклись сюда для битвы;

Внушителен знамен трех наций вид!

Звучат на трех наречиях молитвы.

Сюда сошлись: испанец, галл и бритт,

Союзник-друг, услужливый без меры

(Не лучше ли в своей отчизне пасть?).

Войска, являя храбрости примеры,

Удобрят только нивы Талаверы

И хищных воронов накормят кровью всласть.[39]

XLII.

Здесь павшие сгниют; гнались за славой

Безумцы, что искали громких дел;

Они ж служили деспоту забавой.

Он пролагал свой путь чрез груды тел.

Какой же был тот путь? – лишь путь обмана.

Найдется ли на свете уголок,

Что был бы принадлежностью тирана?

Его лишь склеп, где, поздно или рано,

Предастся тленью он, забыт и одинок.

XLIII.

О, Албуэра! славу и кручину

Ты сочетала. Мог ли мой герой

Предвидеть, чрез твою несясь равнину,

Что скоро в ней кровавый грянет бой?

Пусть павшие вкушают мир забвенья!

Победный лавр пусть радует живых!

Великий день! До нового сраженья

Толпы ты будешь слышать прославленья

И воспоет тебя поэт в стихах своих…[40]

XLIV.

Довольно воспевать любимцев брани;

Победный лавр их не продолжит дней;

Чтоб мир узнал о славе их деяний,

Должны погибнуть тысячи людей.

Пускай наемщик гонится за славой

И, веря ей, кончает жизнь в бою:

Он дома мог бы в свалке пасть кровавой

Иль, очернен разбойничьей расправой,

Тем опозорить бы отчизну мог свою!

XLV.

Гарольд затем направил путь к Севилье;[41]

Она еще свободна от цепей,

Но ей грозят погибель и насилье,

И не спастись от разрушенья ей:

Враги уж в расстояньи недалеком…

Не пали бы ни Илион, ни Тир,

Когда б бороться можно было с роком

И, злобно издеваясь над пороком,

Пред Добродетелью склонялся б грешный мир.

XLVI.

Но граждане Севильи, бед не чуя,[42]

По-прежнему разгулу преданы

И дни проводят, радостно ликуя;

Им дела нет до язв родной страны!

Звучит не бранный рог, а звон гитары;[43]

Веселию воздвигнут здесь алтарь;

Грехи любви, что не боятся кары,

Ночной разврат и сладострастья чары

В Севилье гибнущей все царствуют, как встарь.

XLVII.

Не так живет крестьянин; он с женою

Скрывается, боясь взглянуть на дол,

Что может быть опустошен войною…

Прошла пора, когда он бодро шел

В вечерний час домой, покинув нивы,

И танцевал фанданго при луне.

Властители! когда б тот мир счастливый,

Что вы губить не прочь, вкусить могли вы,

Народ бы ликовал, не слыша о войне.

XLVIII.

Лихой погонщик, мчась дорогой ровной,

Поет ли песнь возлюбленной своей,

Кантату ль в честь любви, иль гимн духовный?

Нет, он теперь поет Viva el Rey![44]

Воинственны слова его напева,

Годоя[45] он клянет за лживый нрав;

При этом вспоминает, полный гнева,

Что вверилась Годою королева,

Преступную любовь изменой увенчав…

XLIX.

Равнина, окаймленная скалами,[46]

Где башни мавританские видны,

Была недавно попрана врагами:

Сроднились с ней все ужасы войны…

Здесь ядер след; там луг, конями смятый;

А вот гнездо дракона; у врага

Толпой крестьян те скалы были взяты,

С тех пор они для всех испанцев святы:

Над неприятелем победа дорога.

L.

Кого не встретишь здесь с кокардой красной?[47]

Она убор отчизны верных слуг;

Взглянувши на нее, испанцу ясно,

Что перед ним не злобный враг, а друг;