Чайковский - [27]

С началом занятий в классах репертуар Чайковского-пианиста во многом изменился. Место эффектных развлекательных пьес и разнообразной танцевальной музыки — вальсов, полек, галопов, мазурок и экосезов — заняли произведения, требующие более вдумчивого и серьезного отношения. В доме Чайковских зазвучали фортепианные переложения, симфонии Бетховена, многие другие известные сочинения. Вскоре родственники и домочадцы услышали и мало понятного им Баха С удивлением они наблюдали, как Петр Ильич с упоением часами играл его сочинения, находя в этом, по их мнению, одному ему понятные красоту и прелесть.

Значительно изменились его оценки тех художественных явлений, которые приходилось наблюдать. Он стал лучше разбираться в музыке, отличать подлинно глубокое от впечатляющего, но поверхностного, правдивое и естественное от надуманного и искусственного. Особенно же не любил исполнителей, игравших, по известному выражению, «с душой». Он откровенно смеялся по поводу такого стиля трактовки музыкальных произведений, хорошо поняв, сколь теряет музыкальное произведение от такого манерно-сентиментального исполнения.

Пробовал ли Чайковский сам сочинять музыку, занимаясь в классе теории и композиции у Зарембы? Данных о каких-то записанных работах нет. Конечно, он, как и раньше, много импровизировал на фортепиано, применяя полученные в классе знания и навыки. Несомненно, что именно в это время для пего началась трудная и серьезная переоценка накопленных музыкально-художественных впечатлений. Вместе с тем, изучая шедевры мировой классики, он осваивал начальные приемы композиции. И он, конечно же, понимал, как далеки от совершенства его импровизации. Поэтому критическое отношение к своим так легко создаваемым музыкальным фантазиям усилилось, возросло недовольство собой. Если же в эту пору ему случалось импровизировать в обществе, он, ранее делавший это охотно и с уверенностью, теперь порой ощущал неудовлетворенность, а если слышал похвалы, то довольно резко отвечал:

— Это ничего не стоит… хорошего ничего нет…

И все же в то время он продолжал сочинять, хотя и не записывал свои музыкальные фантазии. Несколько позже в разговоре со своим ровесником, страстным любителем музыки Д. А. Скалоном, он проговорился. Много раз встречаясь с ним, Петр Ильич часами играл ему сочинения Моцарта, Бетховена, Шумана, Мендельсона, но никогда не исполнял ничего своего. Это удивляло будущего военного историка, и он спросил Чайковского:

— Были ли у вас, Петр Ильич, в то время уже собственные произведения?

— Были, — ответил он определенно.

— Отчего же вы никогда мне ничего не сыграли?

— Я не придавал им значения и исполнял их только для себя.

Между тем жизнь шла своим чередом. Илья Петрович продолжал служить в Технологическом институте, Модест и Анатолий посещали Училище правоведения, а Петр Ильич служил в департаменте и учился по вечерам в общедоступных Музыкальных классах. И хотя ему удавалось, вероятно за счет занятий, бывать в театрах и концертах, развлекаться участием в любительских спектаклях, сердце его было неспокойно.

Неспокойно было и в Петербурге. В июне неожиданно перестал выходить журнал «Современник». Спустя три недели Петр Ильич узнал, что арестован Н. Г. Чернышевский — идейный вдохновитель и основной сотрудник журнала. Прогрессивные люди России были возмущены…

Петр Ильич не мог разобраться во всех преднамеренных хитростях реформы 1861 года, с помощью которых царизм обманул свой народ. В окружении Петра Ильича не знали всей тягости взаимоотношений между крестьянами и землевладельцами. Члены семьи Чайковских принадлежали к служилому дворянству и — по роду своей деятельности — представляли, скорее, русскую интеллигенцию, в которую входило и большое число получивших образование разночинцев. Но как бы ни был молодой Чайковский далек от понимания сущности происходящего, он хорошо чувствовал неправду и обман. Молодой юрист, сталкиваясь с неправдой и крючкотворством на службе, искренне переживал несчастья простых людей. Ведь песни этого народа, принадлежность к которому он со всей очевидностью ощущал, запали ему в душу еще в детстве. В десятилетнем возрасте в опере «Жизнь за царя» глубоко почитаемого им Етин-ки он услышал их по-новому — во всей их мощи и самобытной красоте. А гениальная «Камаринская» великого русского композитора вызвала у Петра Ильича искренний восторг своей оригинальностью и высочайшими художественными достоинствами, отразившими национальный дух и своеобразие музыкального творчества народа.

Еще находясь в далеком Париже и слушая оперы Верди и Мейербера, Чайковский, естественно, размышлял и о молодом русском музыкальном искусстве, которому Глинка, Даргомыжский, Верстовский, Гурилев, Варламов и Алябьев уже создали прочный и надежный фундамент. А как бы хотелось и ему, Петру Чайковскому, участвовать в огромном общенациональном деле становления русской музыки! Он видел, какие гигантские усилия прилагают Серов и Одоевский, братья Николай и Антон Рубинштейны, чтобы преодолеть косность, консерватизм и откровенное пренебрежение к отечественной культуре со стороны самодержавия. Вдохновителем этого наиважнейшего для русской культуры дела был неутомимый Антон Григорьевич. Он успевал всюду: концертировал как пианист и сочинял музыку, организовывал концерты Русского музыкального общества и выступал в прессе, готовил открытие первой в России консерватории и разрабатывал ее устав, преподавал и контролировал учебную работу общедоступных Музыкальных классов. Там-то и пересеклись пути молодого Чайковского и маститого музыканта. Первая встреча была не из приятных…