Чайковский - [25]

В департаменте стало еще тоскливее и неинтереснее. «Со всех сторон неприятности: по службе идет крайне плохо… — делится он с Сашей, — рублишки уже давно испарились, в любви — несчастье… Иногда поплачу даже, а потом пройдусь пешком по Невскому, пешком же возвращусь домой, — и уже рассеялся». Однако личные невзгоды были только частью того общего трудного и тревожного состояния, в котором находилось тогдашнее общество. Петр Ильич хорошо чувствовал это.

Так называемая эпоха великих реформ не внесла ничего нового в жизнь народа. Не изменила она и бюрократически-самодержавной сущности правительственного аппарата. Все осталось практически по-старому, только дел, которые надо было рассматривать по службе, стало значительно больше. Манифест 1861 года вызвал многочисленные конфликты между помещиками и крестьянами. В стране продолжались волнения.

В доме Чайковских, некогда шумном и веселом, стало тише и печальнее. Уже год прошел со дня отъезда в имение Каменку, на Украину, милой его сердцу сестры Александры. Переехала на другую квартиру тетушка, Елизавета Андреевна Шоберт, в последнее время жившая вместе с Чайковскими на их большой казенной квартире, которую Илья Петрович получил, заняв пост директора Технологического института. Закончив Горный институт, отправился на службу в провинцию старший брат Николай. Став морским офицером, ушел в плавание другой брат — Ипполит. Квартира отца, где всегда было шумно и весело, опустела. Правда, оставались братья-близнецы, но им недавно исполнилось лишь по одиннадцать лет. Привязанность Петра Ильича к маленьким братьям с каждым днем делалась все больше. Он по возможности старался заменить своею любовью ласки и заботы матери. Может быть, в заботливом отношении к своим маленьким братьям проявилось и стремление избавиться, заглушить чувство одиночества, которое он ощутил во время своей долгой зарубежной поездки. Но вместе с тем это был результат переоценки его предыдущей и уже заканчивающейся светской жизни. Видимо, в это время наступила пора по-иному взглянуть на прожитые годы, где было много легкомысленных увлечений, бесцельно потраченного времени, но не было запомнившихся дел и поступков. Однако главное заключалось в неудовлетворенности собой, в осознании необходимости выхода из жизненного тупика, где он оказался, впустую потратив много бесценного времени. Особенно это стало ясно Петру Ильичу, когда он критически взглянул на свое окружение.

Некоторые из его знакомых и приятелей продолжали равнодушно тянуть лямку государственной службы; другие, как и раньше, проводили время в пустых развлечениях. Так же как прежде, люди встречались в театрах, концертах, посещали салоны и вечера, обменивались впечатлениями, новостями, сплетнями. Да и сам Петр Ильич продолжал следовать привычному течению жизни, участвовать во многих развлечениях, среди которых были и любительские спектакли. Под руководством вернувшегося из Парижа Николая Ивановича Ольховского, бывшего в их «домашней» труппе режиссером, были поставлены водевили «Барышня-крестьянка» и «Беда от нежного сердца». На импровизированной сцене «блистали» Петр Чайковский и его кузина Амалия Шоберт, лейб-гусар князь Мещерский, Адамов, Слатвинский, Тевяшов.

Но, участвуя в калейдоскопе привычных дел и развлечений, Чайковский уже отличал среди своих знакомцев тех, которые были одержимы какой-то вполне определенной жизненной идеей, от блестящей и пустой светской молодежи. В это время Петру Ильичу пришлось сопережить и начинавшуюся внутреннюю драму Атексея Апухтина. Еще совсем недавно Петр Ильич превозносил талант друга и испытывал за него чувство гордости. Теперь Атексей Апухтин переживал тяжелый душевный кризис, не найдя в себе силы противостоять миру, который виделся ему в темном свете.

С удивлением читал Петр Ильич опубликованное в «Современнике» его новое стихотворение. Молодой поэт, еще недавно поражавший Чайковского смелой образностью стиха, яркостью воображения и творческой энергией, в этом поэтическом опусе под названием «Современным витиям» писал:

«Мне противно лгать и лицемерить,

Нестерпимо отрицаньем жить…»

Петр Ильич воочию ощутил сам, как его бывший однокашник, едва достигнув двадцати лет, уже устал от борьбы, от накала страстей и споров, от всех этих «дрожащих ненавистью слов». Он одинаково осуждал и правящие верха и тех, кто, рискуя жизнью, выступает за идеалы народа. Молодой поэт испытывал острое чувство разочарованности в жизни. Ничем иным не мог объяснить Петр Ильич появление таких строк:

«Я хочу во что-нибудь да верить,

Что-нибудь всем сердцем полюбить!»

Кризис оказался тяжелым и затяжным. Едва вступив на трудную поэтическую дорогу, Алексей Апухтин в шестидесятые годы временно даже прекращает литературную деятельность. Упадок душевных сил и последовавшие за ним равнодушие и крайний пессимизм медленно, но верно разрушали основанную на живом общении и взаимном творческом горении дружбу. Чайковский, собиравший силы, чтобы попытаться изменить свою жизнь, не мог согласиться с бездеятельностью Апухтина, добровольно отказавшегося от творчества. Петр Ильич видел, что душевный разлад Апухтина не случаен, что тяжелые, пессимистические настроения все больше охватывали многих деятелей литературы и искусства. Вспомнился роман Гончарова «Обломов» и особенно статья Добролюбова «Что такое обломовщина?», напечатанная в «Современнике» в 1859 году, всего два года назад. Слово «обломовщина» сразу стало нарицательным. Неужели эта пагубная болезнь распространится