Буквенный угар - [40]
А Вы даже не окликнули меня и не спросили — в чем дело. И я поняла — что Вам все так надоело, что Вы только рады такому исходу. И начала выкарабкиваться в одиночку. Писала тексты сумасшедшие. Вы их читали — и молчали. И я только больше вязла в своих ошибочных выводах: Вы разочаровались во мне полностью, и я не стою того, чтобы пытаться меня разубедить».
«…Вы мой портрет, только в женском обличье…» — сказал он в ответ.
И он так же мнителен и кидается прочь, едва почудится, что он не к месту…
И если бы я только знала, насколько и как нужна ему…
Но вот, не переносит он громких звуков, криков, бурных жестов. Нервы ни к черту.
Вот как-то так примерно. Но три строчки я выучила наизусть:
«Я от Вас никуда не уходил. И никуда Вас не посылал и не отталкивал.
Это все Вы сами. Подойдите к зеркалу и покажите себе язык…
Я все время с Вами. И сейчас с Вами».
Я улыбалась, но к зеркалу не пошла.
Вот какой новый ракурс раскрывается у максимы «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Оказывается, это весьма трудно, если судить по нашей с ним близнецовости…
Откуда же мне знать — насколько ему плохо? Разве только по тому, как мне без него было плохо.
А меня настолько ничего не радовало, что даже лицо меня выдавало. Муж пару раз засек мое «личико-само-по-себе» и в тревоге был, боялся затяжной депрессии. За двадцать лет навскидку определяет. У меня ведь тоже нервы ни к черту.
«…Игорь, хороший. Я буду стараться. Но не обещаю, понимаете? У меня нет другой себя. Я меняюсь под Вашим влиянием, но не быстро. Да и характер наших отношений — неописуемый совершенно — не способствует ровности и спокойствию, понимаете?
Отвергнув мою форму подачи вопроса тогда, Вы отвергли меня в моем понимании. Безусловно, форма эта никуда не годная, но другой пока нет.
Вот, буду переделывать ее ради Вас, только не спугните меня, ладно?
Вы даже не окликнули меня. И это было ужасно. Ледяной космос.
Как у Вас дела? Радует ли что? Мучит? Хотите рассказать о чем-нибудь?
Вот я сокрушалась, что не догадалась записочку положить в свою посылку Вам. Хотела пояснить, что на открытках репродукции шведской художницы — той самой. Она подарила мне. А я Вам. Это такая неценная драгоценность, которую лишь Вы могли бы оценить. Я даже не стала себе сканировать их.
Подумала: „Пусть принадлежит только Вам, ведь это о Вас был рассказ, как бы Вы ни возражали“.
И мой любимый шоколад, понравился он Вам?
Знаете, мы смогли сделать невероятную вещь: преодолеть себя — и снова притянуться друг к другу.
Лика».
Он объяснил, что невозможность иного общения видит не во мне и не в чем-то другом, а только в себе самом. Он стар, болеет — и покушаться на что-то большее в отношениях было бы нечестно.
Просто это жизнь. Вот взять хоть зубы — вчера дантист ему сказал, что зубы расшатаны от… старости.
«…Здравствуйте, Игорь.
Как мило вы меняете мое имя — катаете во рту меж слабых зубок? Смеюсь.
Меня ужасно трогают неровные шаткие зубки, Гор, дорогой. Это парадонтоз? Не думайте об этом так грустно. Это не старость, не верьте. Это бывает у совсем молодых людей. Посмотрите в Сети, есть курсы уколов для улучшения, еще есть так называемые „повязки“, что-то заливается цементирующее или смолистое в луночку каждого зуба. Если дантист настолько идиот, чтобы все списать на „старость“, не соответствуйте ему, чтобы в это верить.
Старость — вещь естественная и красивая, а в Вашем случае — одухотворенная, красивая старость. Просто надо по возможности улучшать себе качество жизни и жить спокойно.
Даже если с зубами придется проститься, есть комфортные протезы. Будете блистать улыбкой, какой и в молодости не было.
Веселый-невеселый случай вспомнила зубной: у моей знакомой был период, когда ей рвали зубы один за другим, а они все болели и болели. Ее знакомый грузин сказал: „Тань, вырви ты их все — тебе тогда цены не будет!“
Ко мне сегодня приходила в гости одна поэтесса. Она политолог, три языка, аспирантура.
Интересная очень, похожа со мной по ощущениям. Классно было разговаривать.
Но я сидела как на иголках, непонятное волнение, словно там, с Вами, что-то было не так… Все хотелось убежать, открыть комп, проверить почту или послать Вам вопрос: „Все ли в порядке?“
Потом Сережа пришел, тоже разговорился… Так некстати… Мне так неловко за него, когда он говорит… с ним хорошо молчать. Просто жить. Нет, не жить, а играть в жизнь.
А за шрамы простите меня, радость моя. Разве Вы не знаете, что таким, как Вы (я), всюду больно будет.
Пожалуйста, не сердитесь только, можете объяснить, что такое — „Невозможность в себе самом“? Нежелание? Обстоятельства?
На все время нашего молчания я просто обратилась в тень, чтобы побыть рядом с Вами незаметно. Это так ужасно было, Гор. Это было горе. Я читала Ваши слова на форумах, чьи-то вещи Вам нравились, Вы их хвалили.
Чьи-то. Не мои.
С кем-то говорили. Не со мной.
И я с кем-то говорила, бодрилась, храбрилась, все чужое, чужое, чужое. Подхватывала чей-то веселый тон, отвечала в унисон, попадала в такт.
Не тем, не тому.
Пчелкин этот сумасшедший вдруг откуда ни возьмись…
Сразу письма мне стал писать. Но это вообще чужеродный человек, хотя уже успел признаться спьяну в письме
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Анна Ривелотэ создает произведения из собственных страданий, реальность здесь подчас переплетается с призрачными и хрупкими впечатлениями автора, а отголоски памяти вступают в игру с ее воображением, порождая загадочные сюжеты и этюды на отвлеченные темы. Перед героями — молодыми творческими людьми, хорошо известными в своих кругах, — постоянно встает проблема выбора между безмятежностью и болью, между удовольствием и страданием, между жизнью и смертью. Тонкие иглы пронзительного повествования Анны Ривелотэ держат читателя в напряжении с первой строки до последней.