Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [155]

.

Благоприятное впечатление на Кэткарта произвел также видный сановник граф Иван Иванович Шувалов. Граф Шувалов, отмечал посол, «всегда занят, важен и честолюбив, прекрасно говорит и пишет по-французски, как ученик Вольтера, и весьма усерден к занятиям, но сведения его относятся к тому поверхностному роду занятий, почерпнутому из лексиконов, который может только удивлять здесь, где большинство общества невежественно и рассеянно, но недостаточно для того, чтобы принести истинную пользу … Он живет очень согласно с женой, весьма умной, скромной и приятной женщиной, которая, как полагают, подает ему при всяком случае хорошие советы». Посол обращал внимание на тот факт, что Шувалов «ухаживает» за Григорием Орловым, который был когда-то его адъютантом, надеясь при его посредничестве «подняться до занятия высшей должности» и противодействовать графу Панину996.

По мнению Ширли, российский двор состоял из двух категорий людей: тех, кто возвысился «в предыдущие царствования» и лиц, обязанных своим возвышением Екатерине II. «Между первыми нет почти ни одного знатного лица, которое не участвовало бы в последней революции, – рассуждал дипломат, – те же, кто не принимал в ней участия, имеют тем большее основание тщательно наблюдать за своими поступками, чтобы не подать ни малейшего повода к подозрению». На его взгляд, Панин «не способен ни на какой смелый поступок. Он слишком нерешителен и не … деятелен». «Одни только графы Захар и Иван Чернышевы способны на попытку подобного рода в случае, если бы они имели на то возможность», полагал Ширли. Однако у Орловых и у императрицы «столько шпионов, что он (генерал Чернышев) не мог бы двинуть ни одного полка, без того чтобы это немедленно не было им известно. Что же касается до полевых полков, стоящих здесь гарнизоном, они не в силах были бы сразиться с гвардией, которая теперь совсем не та, что была несколько лет тому назад. Орловы успели поместить туда всех своих друзей, и будучи уверены в офицерах, теперь делают все что могут, для того чтобы приучить к дисциплине солдат»997.

Среди приближенных к императрице Кэткарт выделил голштинца, занимавшего пост посла в Голландии, Сальдерна. На взгляд дипломата, он обладал «огромным знанием дела, большой проницательностью, красноречием». Кэткарт не сомневался в том, что Сальдерн являлся твердым сторонником Северной системы и союза с Англией и питал недоверие к прусскому королю, а также испытывал «неприязнь к политическому характеру и правилам» этого монарха. Кэткарт заверял своего шефа: «Я с самого начала нашел в нем весьма полезного и полного доброй воли помощника, честного человека, личного друга и доброжелателя всякой меры, способной привести к согласию и прочности в Совете Ее Императорского Величества. Он, как лицо нейтральное и общий друг графа Панина и мой, во многих случаях был весьма полезен для обоих дворов … Иногда помощь его оказывалась необходимой, а недоброжелательство его могло бы быть пагубным … Бесспорно, что это человек, на честность, способности и преданность которого граф Панин вполне полагается»998.

Примечательно, что представленная дипломатом характеристика Сальдерна во многом перекликалась с описанием сановника С.М. Соловьевым. «Сальдерн умел подделываться к сильным людям, принимая горячо к сердцу их интересы, усваивая и развивая их любимые мысли, – писал историк. – Так, он заявил себя пред Паниным горячим поклонником любимых мыслей его о Северном аккорде и об уступке Голштинии в пользу короля датского. Но Сальдерн не пренебрегал и другими средствами для приобретения благосклонности сильных людей: так, в письмах к Панину он называл его своим отцом и покровителем, говорил о своей невыразимой радости при виде подписи Панина, о небесном чувстве, какое он испытывал, находясь в присутствии Панина. Но этот человек, – продолжал Соловьев, – спешил вознаградить себя, когда был не в присутствии сильного, а сам был сильным; тут он давал всю волю своей раздражительной природе; и люди, обязанные иметь с ним дело, не испытывали в его присутствии небесного чувства»999.

В начале 1770 г. императрица издала указ о созыве Совета, по словам Кэткарта, с целью «предупреждения неожиданных событий». В его состав вошли, помимо Н.И. Панина, братьев Чернышевых, Григория Орлова, также фельдмаршал граф А.Г. Разумовский, вице-канцлер князь А.М. Голицын, князь М.Н. Волконский и еще ряд лиц1000. Среди указанных членов Совета Кэткарт особо выделил фельдмаршала Разумовского, человека, на его взгляд, «чрезвычайно честного и благонамеренного», который по большей части «держит сторону графа Панина». Он обратил также внимание на то, что в Совете было заметно общее «разделение на партии». Однако какие бы предложения не вносились его членами, окончательное решение всегда принимала императрица. «Я все более и более убеждаюсь в том, что деятельность Совета весьма ограничена, – извещал Кэткарт Лондон, – и что в важных делах собственное мнение императрицы известно им прежде, чем они приступают к обсуждению вопроса»1001. Как видно, Екатерина II практически не считалась с мнением членов Совета, чья деятельность чаще всего сводилась к формальному обсуждению отдельных вопросов. Неудивительно, что и о самих членах Совета, кроме графов Панина, Орлова и Чернышевых, в донесениях дипломата представлена скупая информация. За исключением указанных лиц, «прочие члены Совета незначительны», полагал Кэткарт