Босая в зеркале. Помилуйте посмертно! - [67]

Шрифт
Интервал

Я невольно улыбнулась Байкиной Гитаре, смертельно трусящей перед начальством.

— Во-во! Чудесная улыбка! Проводим Погудкина — я тебя приглашаю в ресторан, угощаю!

Тут я одарила Байкину Гитару действительно неудержимою улыбкою, но судьба изменила всем нам. Весь день провели в напряжении, лишь к концу рабочего дня нам позвонили из конторы:

— По дороге у Погудкина в машине телефон сломался! Сегодня не приедет…

Нынче опять заговорили о приезде Погудкина в общежитие к Олимпиаде, наводят тройной лоск, душат духами потные подмышки, а Тина Котовна Ширшова пироги печет бесподобные. Сшили роскошные шторы с пузырями и бахромою. Золотыми нитками и бисером вышили алый бархатный лозунг:

Рады самому дорогому гостю!

Еще семь лет будут ждать в общежитиях Главмос-промстроя самого дорогого гостя — Погудкина, пока его в 1987 году не отправят на пенсию.

А пока люди объяты нервною суетою, ждут не дождутся слепоглухонемого для общежитий высокопоставленного Чиновника, который ездит в автомобиле с телефоном, вхож к самому В. В. Гришину, возит Его по строительным объектам.

Сегодня торжественно объявили, что пока товарищ Погудкин, вероятно, не приедет. Заболел его помощник Засядько-Храппердяй. Говорят, что этот — Сачок № 1 в Главке, вросший задницею в сонное кресло. Разве какое землетрясение вырвет бездельников вроде Засядько-Пересядько из глубин кресел преждевременно до пенсии?!


11 июля 1980 года

Кузьма Кузнечишко — величайший из всех друзей на свете принес мне в зубах огурцы, продукты, достал мне три билета на Олимпиаду, каждый билет по 5 рублей. Бедный Кузьма все студенческие годы меня подкармливал, теперь воспитателя по лимиту подкармливает, ему не привыкать, Пылает сердце!

Читали мы по очереди вслух Овидия «Науку любви», у нас совершенно разные манеры чтения. Я затягиваю, перепеваю стихи вольным счастливым голосом, а он читает с юмором, смеясь и пародируя. Вычитал где-то Кузьма, что средневековые схоласты, те ироды, что сожгли Джордано Бруно, ломали свои инквизиторские копья над тем, сколько же чертей помещается на кончике иголки? Тысяча или полторы тысячи? И это очень забавно Кузьме. Как он любит дурачиться, кривляться, пыжиться, важничать, умиляться, психовать, подозревать, ревновать, ненавидеть, осуждать, презирать, отвергать, краснеть, визжать и ликовать! Резвый Стрекозел так и прыгает, как блоха! От ревности пылает рьяное сердце, кровоточит болью.

Сердце Кузьмы Кузнечика! Вот уже одиннадцать лет кровоточит любовью-ненавистью, болью-ревностью ко мне! Познакомились мы 30 июля 1969 года во дворе нашего института, приехали на вступительные экзамены, он только что сошел с поезда, а я 29 июля прилетела из Бурятии. С первого взгляда понравились друг другу, решили помочь друг другу на вступительных экзаменах, он был силен по истории и немецкому, а я — по литературе. С тех пор так и не расставались до самого окончания института, а после сама жизнь раскидала нас по стране, умер отец Кузьмы…

Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…[13]

Сердце Кузьмы Кузнечика-Стрекозла
Кто ты такой, человек-то чужой?
Может, ты самый родной?
Скорбно висят, почти что до пят,
Руки твои, как грабли.
Не гладили и не грабили,
Берегли добрый мир, как могли.
Кто ты такой, человек-то чужой?
Может, ты самый родной?
Но когда по ступеням клавиш бежал,—
За что ты меня обожал?
И за что — обижал?
Орлицу степную — Жар-птицею звал…
Кто ты такой, человек-то чужой?
Может, ты самый родной?
Не напрасно ли всю эту роскошь дарил:
Астрозвуки, космоидеи.
Для чего ты гармонию мира отрыл
Из вселенской пыли музея?
Кто ты такой, человек-то родной?
Может, ты самый чужой?
Ждешь ли награды сверхсловом?
Вечным героем, мужем-легендой
Восславить тебя на троне любовном?!
Не яблоко раздора, персик райсада
Перезревшее сердце Кузьмы!
Точка опоры во всемирном бедламе
Вещее сердце с нелюбым гниет…
Слышу набат!
Это стучит, ломая ребро,
Странное сердце твое,
Стрекозел!

12 июля 1980 года

Спала я на полу для разнообразия, словно спасаясь от оглушительного гула и визга тормозов на перекрестке Алтуфьевского шоссе. Общежития строятся в самых худших местах красавицы столицы. Распахни окна, впусти бурю смога и пыли, тополиный пух летит в рот, спой нежную песню «Тополя, тополя…» Чтобы смерчи вырвали эти тополя с корнями, с пухом!

Мы с Шагинэ сегодня слушали по радио священное пение-служение Шаляпина. Со старых обшарпанных пластинок льются шершавые переливы изумительной чистоты — ария Алеко: «…Моя Земфира охладела!»

После Федора Шаляпина Шагинэ экспромтом бесстрашно поет Эпилог!

И ваши сени кочевые
В пустынях не спаслись от бед,
И всюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет.

О, как преследует меня современный сельский Отелло из херсонских степей! Пахнут ли письма Мелентия духом и кровью? Истинно великое женское сердце может позволить себе грешные муки искать нежную дружбу не среди королей и знаменитостей, отгороженных Гималаями леденящих кордонов, а среди обездоленных, падших преступников. Кто знает, может, именно среди них-то и томятся современные Алеко, Отелло и Раскольниковы??? Крупного духом и сердцем мужика скорее найдешь среди зэков, чем среди конторских крыс и гнилых трусливых критиков, скользких, как угри!


Рекомендуем почитать
Слушается дело о человеке

Аннотации в книге нет.В романе изображаются бездушная бюрократическая машина, мздоимство, круговая порука, казарменная муштра, господствующие в магистрате некоего западногерманского города. В герое этой книги — Мартине Брунере — нет ничего героического. Скромный чиновник, он мечтает о немногом: в меру своих сил помогать горожанам, которые обращаются в магистрат, по возможности, в доступных ему наискромнейших масштабах, устранять зло и делать хотя бы крошечные добрые дела, а в свободное от службы время жить спокойной и тихой семейной жизнью.


Хрупкие плечи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Ты, я и другие

В каждом доме есть свой скелет в шкафу… Стоит лишь чуть приоткрыть дверцу, и семейные тайны, которые до сих пор оставались в тени, во всей их безжалостной неприглядности проступают на свет, и тогда меняется буквально все…Близкие люди становятся врагами, а их существование превращается в поединок амбиций, войну обвинений и упреков.…Узнав об измене мужа, Бет даже не предполагала, что это далеко не последнее шокирующее открытие, которое ей предстоит после двадцати пяти лет совместной жизни. Сумеет ли она теперь думать о будущем, если прошлое приходится непрерывно «переписывать»? Но и Адам, неверный муж, похоже, совсем не рад «свободе» и не представляет, как именно ею воспользоваться…И что с этим делать Мэг, их дочери, которая старается поддерживать мать, но не готова окончательно оттолкнуть отца?..


Мамино дерево

Из сборника Современная норвежская новелла.


Свет Азии

«Эдвинъ Арнольдъ, въ своей поэме «Светъ Азии», переводъ которой мы предлагаемъ теперь вниманию читателя, даетъ описание жизни и характера основателя буддизма индийскаго царевича Сиддартхи и очеркъ его учения, излагая ихъ отъ имени предполагаемаго поклонника Будды, строго придерживающагося преданий, завещенныхъ предками. Легенды о Будде, въ той традиционной форме, которая сохраняется людьми древняго буддийскаго благочестия, и предания, содержащияся въ книгахъ буддийскага священнаго писания, составляютъ такимъ образомъ ту основу, на которой построена поэма…»Произведение дается в дореформенном алфавите.


Любящая дочь

Томмазо Ландольфи очень талантливый итальянский писатель, но его произведения, как и произведения многих других современных итальянских Авторов, не переводились на русский язык, в связи с отсутствием интереса к Культуре со стороны нынешней нашей Системы.Томмазо Ландольфи известен в Италии также, как переводчик произведений Пушкина.Язык Томмазо Ландольфи — уникален. Его нельзя переводить дословно — получится белиберда. Сюжеты его рассказав практически являются готовыми киносценариями, так как являются остросюжетными и отличаются глубокими философскими мыслями.