Большая починка - [51]

Полковник хотел рассердиться, шутка обернулась против него, но не рассердился, а усмехнулся и приказал отправить Юльку-Алешку в тыл.

Не видать бы Юльке-Алешке войны — повар выручил. Приставил, пока суд да дело, к котлу, и вышел поваренок. Обидно, а все к войне ближе. Полковник, узнав, оставил Юльку-Алешку в покое: поваренок дело не ратное. Да и в личном составе урон, бои, пусть возле кухни повоюет. А Юлька-Алешка рвалась в настоящее дело, ох как рвалась!

Она всем полюбилась. И сама никому не отказывала в уважении. Ко ближе всех сошлась с лейтенантом Виноградовым. Может, потому, что у Юльки никогда не было брата, а у лейтенанта Виноградова ни брата, ни сестры. Или потому еще, что Юлька-Алешка лейтенанта Виноградова переплясала… Вышла раз в круг, где лейтенант на цыпочках бегал, и лучше его лезгинку сплясала. Юльке-Алешке — аплодисменты, лейтенанту — нос. Ко лейтенант не обиделся. Взял Юльку в пару, и с тех пор они в круг вдвоем выходили. Он сам за себя, она — за «девушку». Кто видел, хвалил за женственность.

— Леш, тебе бы девчонкой родиться, а?

Это ли, другое что побратало лейтенанта Виноградова с Юлькой-Алешкой, но побратало, и нет Виноградова — Юлька-Алешка мрачней тучи, есть — одному ему рада, до других дела нет. С лейтенантом Виноградовым Юлька-Алешка хоть куда. А на войне у «хоть куда» один адрес — в бой. Юлька-Алешка его и выбрала. Как побежала вслед за танком Виноградова, помнила, а как выбралась — из памяти вон. Вот и сидит у постели друга, не сводя с него тревожных и виноватых глаз…

Потом Юлька и Виноградов поменялись ролями. Это случилось, когда Виноградов уже выздоравливал и мог ходить.

В тыл танкистам зашли немцы. Их всех выловили, но один, отбившись от всех, наскочил на медсанбат. Это была школа, а в школе медицинский санитарный батальон. Немец угадал по белым халатам в окнах. Школа — на опушке. За опушкой лес. Немец размахнулся длинной, как палка, гранатой, но бросить не успел. На руке у немца повисла Юлька. Она шла мимо и увидела. Немец испугался, вырвал руку и стал бить Юльку. Юлька взвизгнула, обмякла, как кукла, и упала. Но голос ее дошел. Когда немец оглянулся, он помертвел. К нему, беря его в клещи, шли сестры в белых халатах. Безоружные, но тем не менее страшные.

Немец занес гранату над головой, а они шли. Немец замахнулся, а они все равно шли… И немец не выдержал. Он еще мог прославить себя и фатерланд, подорвав себя, а вместе с собой и всех этих русских, но он не был героем, он был трусом, а трусы всегда выбирают жизнь. Его не растерзали случайно. Отбили выздоравливающие. Немца отправили в плен, а Юльку на операционный стол зашивать раны.

Вот так они поменялись ролями, лейтенант и Юлька. Теперь он, выздоравливающий, сидел возле нее, раненой, и смотрел на Юльку тревожными и добрыми глазами.

Больше всего Юльку угнетала разлука. Лейтенант был на выписке. И Юлька, зная это, плакала. А лейтенант Виноградов, как мог, утешал ее. Раз он сказал:

— Хочешь, вернусь с войны и женюсь на тебе, а?

Он пошутил, конечно. Взрослые часто так шутят с детьми. Но Юлька приняла его предложение всерьез.

— Ага, — сказала она, — хочу, ждать буду.

Лейтенант Виноградов уехал, не попрощавшись, чтобы Юлька не очень плакала. А под подушкой оставил адрес. Юлька нашла, когда проснулась. Город, улица, дом и шесть слов: «Прощай, Юлька, жди. Твой Ваня Виноградов».

С тех пор много воды утекло.

Лейтенант Виноградов из боя не вернулся, и след его в войне потерялся. Тетя Юля потом писала по адресу, однако не получала ответов.

Но все равно, все равно в смерть лейтенанта упрямо не верила. И вдруг она стала получать деньги. Из разных городов. Понемногу, но часто. Тетя Юля чуть с ума не сошла. Пошла на почту, и почта узнала: деньги из разных городов отправляют разные люди. Но тетя Юля не верила в разных людей. Верила в одного, Виноградова. Верила и ждала. И Юлька восхищалась ее верностью. Значит, есть, думала она, одна, на всю жизнь, дружба.

…У Юльки, как у всех, было пионерское поручение. Навещать подшефного инвалида дядю Ваню, сапожника, и справляться, не надо ли чего? Вот и сегодня она идет к дяде Ване, сапожнику. Представляет его себе и улыбается. Дядя Ваня в солдатской гимнастерке и дымчатых очках. Он всегда с ней смешно здоровается. Снимет очки, кивнет ими и снова повесит на нос. Он всегда в очках. Наверно, из-за глаз. Прячет глаза от солнца. Не от людей же. Дядя Ваня добрый. Детям чинит бесплатно. И если предлагают деньги, ругается. Ему от людей чего прятаться!

У дяди Вани в мастерской скрипка. «Трофей», — говорит он, если спрашивают. Когда Юлька просит, он играет. Но только одно: «Бьется в тесной печурке огонь». И подпевает: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». Ничего другого дядя Ваня не играет и не поет.

Раз Юлька шла с тетей Юлей мимо сапожной. А дядя Ваня играл и пел. Тетя Юля побледнела и спросила:

— Ой, кто это?

— Дядя Ваня, — сказала Юлька. — А что?

— Голос, — сказала тетя Юля.

— Что голос? — спросила Юлька.

— Не его, — сказала тетя Юля с сомнением.

— Его, — ответила Юлька уверенно. — Когда человек поет, у него другой голос.