Большая починка - [53]

Усталые, голодные и потому злые — какая впотьмах еда — не разберешь, где яблочный джем, где селедочный паштет, — мы молча нырнули в спальные мешки и задали храпака.

Я сплю чутко. Но это вовсе не значит, что меня могут легко разбудить привычные для слуха звуки. Непривычные, да, могут. А привычные…

На фронте, бывало, отмаявшись возле своего орудия в час артподготовки, я, случалось, засыпал прямо возле лафета, и никакие громы небесные, не то что ответный огонь фашистских батарей, не могли потревожить мой сон. Но стоило в минуту затишья чирикнуть над ухом чудом уцелевшему воробью, и сна как не бывало…

Вот и тут, в саду, я сразу проснулся, услышав необычное гудение. Высунулся из мешка, как суслик из норы, и увидел мальчика Юру из своего отряда. Он слегка заикался и, прежде чем сказать что-нибудь, гудел, как паровоз, предупреждающий о своем прибытии.

— Г-у-у-у… — гудел мальчик, глядя то на меня, то на небо.

— Самолет, ага? — подсказал я, догадавшись.

Но Юра неожиданно рассердился. Покраснел и вполне нормальным голосом крикнул так, что все спальные мешки сразу зашевелились:

— Гусеницы!!!

Гусеницы в лесу? Ну и что? Что его так удивило? Ведь не крокодилы же…

Я вылез из спального мешка, поеживаясь от утреннего холодка, оглянулся и от удивления — нет-нет, не крикнул, не свистнул, не ойкнул, а просто онемел. Надо мной — крупные, с кулак борца, в прозрачных родинках-росинках висели яблоки. Заночевать в лесу, а проснуться в саду — ну, не чудо ли это?

Мы и смотрели на сад, как на чудо, пока окружающий нас мираж не был рассеян самым бессовестным образом.

— Гусеницы! — снова завопил Юра, и мы, повинуясь рыцарскому долгу красных следопытов — всегда помогать терпящим бедствие, — бросились на выручку «зеленого друга».

«Сад пожирают гусеницы. Огонь должен пожрать гусениц» — таков был наш единодушный приговор.

Юре, мальчику, который слегка заикался, было поручено привести приговор в исполнение. Остальным — обобрать гусениц с деревьев и доставить к месту казни.

— У-у-у-у… — загудел Юра.

Мы машинально посмотрели на небо. Никаких признаков самолета. Юра покраснел, как прежде, и сердито крикнул:

— У… у меня нет спичек!

У красных следопытов опустились руки. И чего суетятся? Ведь спичек действительно нет.

Семь пар глаз как по команде уставились на меня. Вполне возможно, что именно так — жадно и нетерпеливо — древние греки смотрели на своего бога Прометея. «Огня, — молили их взоры, — огня!..»

Прометей пошел и принес людям огонь.

Я тоже пошел и, не пройдя двух шагов, замер как вкопанный. По саду, навстречу мне, распустив, как вожжи, запорожские усы, босой, в синих галифе с красными лампасами бежал седой дядька. Бежал, целясь в меня из охотничьего ружья! «Сторож», — догадался я и, чтобы угодить седому, смирно поднял руки.

Дядька остановился, тяжело дыша, подозрительно позыркал вокруг и, кивнув на ребят, спросил:

— Почто привел?

— По гусениц, — в тон дядьке ответил я. — У вас, вижу, урожай на них.

Подошли ребята с кульками, в которые они собирали плодожорок.

Дядька смущенно покашлял в левую руку и, не теряя строгости, спросил:

— Кто такие?

Мы ответили и, повинуясь поманившей нас руке, утиной строчкой поплыли за ним к домику, на котором по-украински было написано: «Хата-лаборатория».

И вот мы сидим за столом в этой самой «хате» и с нарочитым усердием уплетаем яблоки, которыми нас только что угостил колхозный садовод-опытник Федор Федорович.

Было немножко смешно, как он угощал нас ими. Смешно и вместе с тем трогательно. Поэтому никто из нас даже не улыбнулся.

«Фэфэ», как мы его сразу, по-ученически окрестили, торжественно усадил нас за стол, достал ивовое лукошко и одно за другим, как яйца из гусиного гнезда, стал выуживать из него — сперва мы так и подумали — гусиные яйца, крупные, белые. Потом разглядели, — белой была только оболочка — вата, а под ватой — яблоки — с борцовский кулак желтые шары. У нас аппетитно засосало под ложечкой. А тут еще Фэфэ раззадорил, сказав, что таких удивительных яблок мы отродясь не пробовали. И что же? На мой вкус, как, впрочем, и на вкус моих ребят — я читал это по их лицам, — яблоки были как яблоки, не хуже, но и не лучше других представительниц своего сорта — рассыпчато-сладкой, с приятной кислецой антоновки. Однако не могли же мы обидеть хозяина!

— Яблоки, во! — сказал один, задрав большой палец.

— Будь здоров! — сказал другой, целуя средний и указательный.

— На все пять! — сказал третий, растопырив ладонь.

Странно, но мне показалось, что эти похвалы не вскружили голову нашему хозяину. Он отмахнулся от них, как от мух, и грубовато спросил:

— Ай не зналы що рубали?

Мы переглянулись и вразнобой ответили:

— Яблоки… блоки…

— А где они? — пытая нас, насмешливо спросил Фэфэ.

Насмешливость хозяина передалась моим ребятам.

— Где? В животе, — рассмеялись красные следопыты.

— Вместе с огрызками? — притворно ужаснулся наш хозяин.

Мы как-то вдруг растерялись и с удивлением уставились на стол: увы, он был чист, без единого зернышка. Но не могли же мы слопать яблоки вместе с огрызками? Может быть, как воспитанные люди, мы рассовали их по карманам? Или, наоборот, как не очень воспитанные, тайком побросали под стол?