Большая починка - [45]

— Эй, ты чего?

Голос будто из прошлого века, из той жизни, которую он, Левша, давным-давно покинул. И знакомый, знакомый голос… Чей же это? А, соседа по койке в Доме детей революции. Вот и опять:

— Эй, Левша…

Левша поднимает голову и недоуменно оглядывается: ни солнца, ни Тверской, ни скворечен с пряниками — голые, под желток, стены спальни, скрипучая, жесткая койка, и он на ней, животом вниз, а в животе кишка кишке похоронный марш играет. Есть страсть как хочется. И не удивительно, вчера легли, корочки не понюхав. Левшу снова окликают.

— Ну, чо-о? — огрызается он.

— «Чо-о» койку трясешь? — передразнивает сосед.

— А-а, — вспоминает Левша. — Сон смешной приснился. Будто я, — Левша гыгыкает. — Будто я… Пироги ел…

Смех, как весенний гром, сотрясает спальню.

— Пи-ро-ги! Ха-ха-ха… Пи… хи-хи-хи… Ро… хо-хо-хо… Ги… хи-хи-хи!

Смешной сон… Левша задумывается. Смешной, а знакомый. Как будто все это уже было в его жизни: и солнечные башни-дома, и красные ящики с пирогами и сластями… Ну, конечно же было! Об этом при нем вслух мечтал Столяров. Левша, слушая, глотал слюнки и не верил ни одному его слову. Чтобы он, Левша, жил в солнечной башне? Ел сколько хотел и не платил за съеденное? Ни в жизнь. Он не буржуй, чтобы хорошо жить. Так и тезке сказал.

Столяров удивился.

— Как, не жить? А революцию, по-твоему, мы для чего делали?

— Чтобы буржуев долой!

— Верно. А потом?

Левша не знал. Ну, что потом? Ответил, как мог; целое, не драное, носить, в чистом, не грязном, спать, сытым, не голодным, быть…

— Чтобы лучше буржуев жить! — перебил его чекист.

Левша недружелюбно посмотрел на говорившего: прогнать буржуев, чтобы самим, как буржуи, жить? Контра он, а не чекист. Левше показалось, будто он теряет лучшего друга, и на глазах у него навернулись слезы. Столяров опешил.

— Ты чего?

— Не хочу… буржуем…

— Сознательный! — усмехнулся Столяров. — Но ты не бойся, не станешь. Не для того мы прежних прогнали, чтобы новых, — он похлопал по шее, — себе посадить. Захочешь и то не сможешь. И никто не сможет.

Левша как будто понял. Если кто и захочет стать буржуем, побоится чека и не станет.

— Чека, да? — подмигнул он.

— При чем тут чека? — воскликнул Столяров. — Просто жизнь так будет устроена, что никто не сможет стать буржуем. Не понимаешь?

— Не, — мотнул головой Левша.

— Видишь, вон там дерево? На чем оно держится?

— На корнях.

— А буржуй на чужом труде. Это его корень. А мы в революцию тот корень — под корень: кто не работает, тот не ест.

Левша задумался. Так-то оно так. Но буржуй почему хорошо жил? Потому что на него тыщи людей работали. Как же он, Левша, лучше буржуя жить станет, если только сам на себя работать будет? Ну-ка, тезка-чекист, что скажешь?

Молчит. Уставился на дерево, под которым стоят, и не сводит с него глаз. Дался ему этот дуб…

— Буржуй — дерево, — сказал вдруг Столяров.

— А? — удивился Левша. — Почему буржуй?

— Ну как же, — сказал Столяров, — все себе: солнце, воздух, воду, а им, — он коснулся рукой худеньких саженцев, гибнущих в тени буржуя-дерева, и сложил фигу, — а им — вот, с маслом.

Левша просветлел: у деревьев, как у людей. Вот и ответ на его вопрос. Не будет буржуев у тех и других, всем хватит света и счастья — деревьям и людям. Может, и он, Левша, поживет в солнечной башне, сладко попьет, вкусно поест…

Вот что вспомнилось Левше, когда он думал о происхождении своего смешного сна. А потом, спустя несколько дней, Столяров уехал.

Левше вспомнилось, как он провожал его. Они свернули с Чистых прудов на Мясницкую и пошли к трамваю. Левша то и дело стрелял глазами по вывескам, оставшимся от старого режима. Читал по складам, размышляя над прочитанным. «Вен-ска-я гну-та-я ме-бель». «Венская какая-то. Гнутая зачем-то. Привыкли эти буржуи, чтобы все на них спины гнули. Вот и мебель гнуть стали…»

«Про-да-жа бу-ма-ги пис-чей поч-то-вой и ри-со-валь-ной Ива-на Ва-силь-е-ви-ча Жу-ко-ва». Заколочен магазин. Знать, ни клочка бумаги не осталось. Вся на революцию пошла. А жаль, что не осталось. Ему рисовальная позарез нужна. Он бы себя нарисовал, с винтовкой, и буржуя с большим животом. Он бы не испугался, что буржуй большой, а он маленький. Так бы штыком полоснул: не лезь на республику рабочих и крестьян. А они, буржуи, слышно, со всех сторон лезут.

Навстречу группами, в одиночку шли люди: в картузах, ватниках, худых пальтишках, в ношеных сапогах, солдатских обмотках, а кто и в лаптях, но шли веселые, горластые, споря и доказывая друг другу неизбежность мировой революции.

— Теперь пошло, покатилось, — кричал замасленный рабочий картуз какому-то старорежимному котелку. — Теперь не остановить, пока земной шар не зальет. Девятый вал. «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем…»

Котелок затравленно оглянулся и ускорил шаг.

Вдоль тротуаров стояли фонари, похожие на маленькие стеклянные избушки на курьих ножках. Слепые избушки. По ночам в их окошечках не было света. Электричества в Москве не хватало, как хлеба.

Миновали длинное строгое здание с решетками на окнах. «Поч-там-т» — разобрал Левша написанное прямо по фасаду и с ненавистью посмотрел на двуглавого орла, прилепившегося над вывеской. «Содрать забыли», — ругнул тех, кто за этим следит.