Богатая жизнь - [89]

Я знал, что в течение дня, когда я был в школе, или ночью, когда спал, постепенно решалась моя судьба. Я знал, что где-то происходят встречи, где-то в суде выигрываются и проигрываются слушания. Я был в полнейшем неведении относительно деталей этого процесса, но измотанное выражение папиного лица говорило о том, что где-то поблизости ведется сражение и что это жестокая битва. Я не задавал вопросов, не искал утешения. Просто ждал, зная, что рано или поздно события настигнут меня.

— Ну, как вы сегодня, мистер Тедди Папас? — спросил Морис, провожая меня в школу. Это было за несколько дней до Дня всех святых, и большая часть деревьев уже сбросила листву, придав Уилтону тоскливый вид какой-то далекой планеты. В тот день в подготовительном классе Томми занятий не было, поэтому, переходя улицу, листьями шуршали только мы с Морисом.

— Хорошо.

— И только?

Я взглянул на Мориса. С самой нашей поездки в Манассас он прикладывал все усилия, чтобы наш разговор по дороге в школу и обратно не прерывался, перебирая самые разные темы, от погоды до футбола. Я понимал, что так он выражает мне свое сочувствие, и был благодарен ему за это, хотя, как и многие другие вещи, теперь он тоже беспокоил меня.

— Очень хорошо, — сказал я, хоть и без особой уверенности. Ночью мне снилась мама и столкновение комет, а когда проснулся, подушка у меня была вся мокрая. В груди было прежнее чувство неуверенности и пустоты.

Морис посмотрел на низкие тучи над нами, зависшие, казалось, всего в нескольких дюймах от наших голов.

— Какой мрачный день. По телевизору сказали, что будет дождь. Надеюсь, будет сухо, когда наступит время раздачи подарков и угощения. Не хочется, чтобы костюмы вымокли. — С минуту он помолчал. — Кем нарядитесь вы с братом? Что на вас будет?

— Не знаю. Тетя Бесс только сейчас покупает нам костюмы.

Я совсем не думал о Хэллоуине, празднике, который раньше завораживал меня.

— Ну, тогда уверен — у вас будет то, что надо. Я знаю, что твой брат хочет одеться, как один из Нинтендо[10]. Знаешь, когда я был маленьким, то как-то раз оделся баскетбольным игроком Уилтом Чемберленом. На мне была баскетбольная форма «лейкеров», и я нес баскетбольный мяч. Не бог весть какой костюм, но я был без ума от Долгоногого Уилта. Мне нравилось, как он держал себя. Он был уверенным в себе человеком.

— Как вы думаете, мне придется уехать и жить с Бобби Ли?

При этом вопросе голова у Мориса слегка дернулась вверх, и мне показалось, что он вздохнул.

— Нет, — ответил он через минуту. Он шел и смотрел прямо перед собой. — Нет, мне кажется, твой папа держит все под контролем. Пройдет какое-то время, и все станет как раньше. Все утрясется.

Мы перешли еще через одну улицу. Впереди уже виднелась школа Св. Пия. Серый день был прекрасным фоном для скорбных очертаний этого здания.

— Ты боишься? — спросил Морис.

Несколько секунд я помолчал, потом признался:

— Да, немного. Не хочу уезжать и жить с Бобби Ли.

— Твой папа сейчас делает все, что в его силах. Если судить по тому, что я слышал, то перевес на его стороне. Все это вопрос времени.

Тут я высказал то, о чем так долго думал, то, что все время лежало у меня на душе, дышало и ждало своего часа.

— Не знаю, зачем я ему нужен. Я не его сын. И мама хотела развестись с ним. Она не хотела оставаться за ним замужем.

Морис быстро опустил на меня глаза:

— Где ты это услышал?

— Мне папа сказал.

Морис отвел взгляд и посмотрел вперед, на улицу.

— Папа тебя любит.

Я ничего не ответил. Я не знал, верю ли ему. Я вообще не знал, чему верить. Но слова Мориса и то тепло, с каким он их произнес, открыли во мне какую-то заслонку, и мне захотелось плакать.

— Все будет отлично. Папа у тебя умный. Ты должен верить. — Морис обнял меня за плечи, и вот тогда я наконец расплакался. Морис остановился, присел, обнял меня, прижав к себе. Меня окутал его сладкий табачный запах, сделав таким родным и близким.

— Поплачь, — прошептал он, — поплачь.

Как только я встал в цепочку на школьном дворе, Джонни Сеззаро шепнул мне, что нам надо убить Бобби Ли.

— Всего-то пара пуль, — сказал он, ткнув указательным пальцем сначала себе в затылок, потом в висок. — Сюда и сюда. Вот так надо сделать. Нельзя оставлять его парализованным. Тогда он сможет дать показания, и ты будешь весь в дерьме. И тебе придется пристрелить его убийцу, потому что он будет слишком много знать.

— Да, тогда дело дрянь, — согласился я, не отрывая глаз от входной двери, в который раз молясь, чтобы она открылась и избавила меня от общества Джонни. Я еще не успокоился, и мне хотелось остаться одному за своей партой и смотреть на мисс Грейс.

— Они могли бы убить его и оставить в багажнике машины в аэропорту. Сейчас трупы оставляют в аэропортах. Папаня говорит, что в реку их уже не бросают. Реку прочесывают драгой, а стоянку в аэропорту прочесать не могут.

— Не думаю, что мы наймем убийцу, — наконец сказал я.

— Надо нанять, парень. Он же просто тварь. Папаня говорит, что ему нужны только твои деньги. Что, не будь вы богатыми, он бы и не вспомнил о тебе. Эй, — сказал Джонни, обернувшись, — сюда идет Уилкотт.

Я повернулся и увидел, что ко мне идет Бенджамин, засунув руки в карманы, где наверняка спрятано оружие. Несмотря на обычный для него суровый вид — сейчас, например, у него на носу была засохшая болячка, явно результат какой-то другой драки, — я не испугался. С тех пор, как Томми стал играть в младшей команде, которую Бенджамин помогал тренировать, он стал относиться ко мне мягче. Угрозы и грозные взгляды сменил на милостивое безразличие, по временам граничившее с дружелюбием. Я решил, что это из-за того, что он был бы не прочь иметь такого младшего братишку, как Томми. Я решил также, что это может быть из-за угроз братьев Сеззаро убить его, если он только посмотрит на меня как-нибудь не так. За такую защиту мне придется выплачивать Джонни по сто тысяч долларов ежегодно, причем половина пойдет Большому Тони.