Благословение проклятых дорог - [91]

— Ты согрелась, — проговорил тарухан ровно и, привстав, бережно переложил меня на кровать. — Теперь спи.

И вправду, согрелась. Льдистое чувство, растопленное близостью и теплом зеленоглазого принца, ушло. Теперь в животе, как обезумевшие, не порхали — метались из стороны в сторону пресловутые бабочки. Вот только… бабочки эти казались огненными и обжигали нутро каждым взмахом крыльев.

Когда Хартад склонился надо мной, укрывая одеялом, я наконец-то вышла из странного ступора, в котором пребывала до сих пор. И вот тут до меня дошло, почему бархатный голос лишился глубины, а зелёные глаза света.

— Ты не понял, — осознав, как выглядело моё «нет», я обхватила родное лицо ладонями: — Ведь это ты — чудо. Ты! И да, я не верю тебе. Тот разговор… он просто облёк всё в иную форму, но в глубине души я знала всегда — ты слишком замечательный, чтобы любить меня.

Тарухан не шевелился. Глядя так… ну, та-а-ак… Наверное, я недавно так же смотрела, боясь разрушить волшебство его близости. Он лишь смотрел, словно пытался вобрать всю меня в зелёную глубину своего взгляда, а я…

— Ты умный, сильный, ответственный и благородный… Одним словом — ты! Как можно тебя не любить?! Ничего странного, что я дышу тобой, а без тебя задыхаюсь от холода. Твой голос, как наркотик! Слышу и забываю обо всём на свете… Ты моё чудо, и я люблю тебя всем существом, каждой клеточкой тела. Но, Хартад, я ведь всегда знала, что ты слишком хорош для меня.

Сглотнув, он попытался возразить, но меня понесло — признания хлынули, как из рога изобилия:

— Я не понимаю, зачем тебе взбалмошная бестолковая девчонка, которая на каждом шагу находит кучу неприятностей на свою голову! Зачем, родной? Я хотела бы измениться для тебя, но… Не могу. Я не знаю, как стать другой. Тем более, даже стань я лучше в десять или в сто раз — всё равно даже тогда буду лишь бледной тенью той женщины, которую ты действительно заслуживаешь! Я…

— Таша, — закрывая мой рот ладонью, выдохнул хриплое Хартад, а я не удержалась — вцепилась в большую сильную руку. Прижалась к ней губами, потёрлась щекой… Пусть лишь во сне, всего на несколько часов, но он рядом!

— Светлая моя… — едва слышный полустон-полувздох, исполненный чего-то огромного и жаркого, рвущегося наружу сквозь стиснутые зубы.

Я всхлипнула, осознавая, что дышать воздухом, в котором не будет этого едва уловимого аромата его горячей кожи — пытка. Как я смогу выносить её — годы, десятилетия?

— Глупенькая… Порой ты и вправду такая, — Хартад улыбнулся и перехватил мои руки. Прожигая взглядом, тарухан принялся целовать костяшки захваченных в плен пальцев, шепча: — Если любишь, просто поверь! Если любишь, умоляю — не меняйся ни в чём. Я приму тебя любую, но… как буду без тебя, такой, какая ты есть? Наивная, искренняя, доверчивая, нежная…

Я открыла рот, чтобы возразить, но тут мужчина одним стремительно-плавным движением толкнул на кровать и навис надо мной, навзничь лежащей на постели.

— Люблю тебя одну, — выдохнул он, едва касаясь губами губ, и радужное нечто внутри меня застонало, расправляя изломанные, смятые и разорванные в клочья остатки крыльев.

Жгучей волной окатила боль былого разочарования, чтобы схлынуть через миг, являя миру не рваные ошмётки веры — новые яркие и ослепительно сверкающие крылья!

— Всё, чего хочу, — продолжил тарухан тихо: — чтобы ты была счастлива. Со мной или без меня, но ты обязана быть счастливой. Такая, какая есть…

— Хартад… — эмоции переполняли, сверкание призрачных крыльев ослепляло, солёной влагой выступало на ресницах. — Я не могу без тебя… Не хочу!

И я обвила могучую шею руками, чтоб он не исчез.

— Люблю тебя, — покрывая родное лицо быстрыми поцелуями, всхлипнула. — Дышу тобой! Умираю без твоего голоса, без твоего тепла… Без тебя умираю!

— Таша! — почти крик, и его жадные горячие губы накрыли мои, чтобы обжечь, растворить в томительной пульсации лавы, в которую превратилась кровь.

И радужные крылья вспыхнули огнём, стекли на кожу каплями жидкого огня… А я, почти обезумев, цепляюсь за каменно-твёрдые мужские плечи! Извиваюсь, чтобы скинуть разделяющее нас одеяло. Чтобы быть ещё ближе и чувствовать его рядом всей кожей!

И запах ночного ветра с лёгким привкусом костра на губах — запах его дыхания, его волос… запах Хартада… А тарухан целовал меня. Жадно, глубоко, нежно… Так не целуют — так пьют воду умирающие от жажды. Так делают первый вздох лишённые воздуха! Так…

— Моя, — его шёпот дрожью отдаётся в каждой клеточке моего существа. — Моя любимая…

Невыносимое, почти болезненное ощущение потери себя в этом поцелуе. И счастье, которое во сто крат ярче и горячее вулканов всех миров, пожирает плоть. Ослепительное, всепоглощающее счастье быть частью любимого. Всецело, безостановочно, вечно…

— Хартад… — отчаянный стон, и я, наконец-то избавившись от одеяла, обвиваю ногами его талию, чтобы врасти в него кожей, сердцем, душой…

— Родная… — он прервал поцелуй и прижался щекой к виску, сминая простынь в кулаке.

Чувствуя, как мелко дрожат его выпуклые мышцы под моими пальцами, я забыла, как дышать. Зато всем существом слышала, как бешено стучало сердце в груди тарухана, а по моим венам толчками растекалась раскалённая лава. И да, это — достойная замена дыханию! Более чем…