Благие дела - [35]

А Венке между тем проявляла удивительную щедрость. Она безо всякого шума делилась своим опытом, давала Рут добрые советы и в открытую высказывала замечания — никаких камешков в ее огород, никакой язвительности, никаких поползновений за спиной у Рут пожаловаться на нее администрации. Они сработались и вместе намечали планы на неделю; через некоторое время им удалось справиться и с дисциплинарными проблемами, накопившимися в группе в отсутствие Анни Стенберг. Осенью они два раза организовывали вылазки в лес. Это было трудоемко и хлопотно, поскольку нужно было каждую минуту проверять, все ли тут, не отстал ли кто от других, однако Рут считала, что их усилия окупились: ребята еще много дней вспоминали эти походы, старшие стали уделять гораздо больше внимания малышам, Янника теперь постоянно играла с воображаемым беличьим семейством.

Рут то и дело поглядывала на Яннику. Она ловила себя на этом — не стоит так часто, кто-кто, а Янника прекрасно прижилась в детском саду и не нуждается в особом наблюдении.

И все-таки неужели это правда? Но так не бывает!

А совпадающая дата рождения?

К тому же несколько раз, когда девочка склоняла голову набок, точно прислушиваясь, Рут чудились в ее профиле черты, напоминавшие Карианну.

Однако скорее всего это объяснялось самовнушением — Рут ведь искала доказательств…

Вообще-то с ее стороны было странно тотчас не заметить, что Янника — приемный ребенок. Это не составляло тайны и для самой девочки: однажды она вскользь, как о чем-то совершенно естественном, сказала, что раньше у нее была «другая мама». По всей видимости, это ее мало беспокоило. Янника не была белокурой, как большинство норвежцев: кожа у нее была золотистая, глаза карие, с пушистыми черными бровями и ресницами, волосы густые, блестящие и тоже почти черные, не как вороново крыло, а с каштановым отливом. Иногда она ходила с длинной косой, надо лбом была выстрижена челка. Одевали девочку в светлые, пастельные тона, пожалуй, чересчур маркие для детского сада, чувствовалось, что матери небезразличен внешний вид дочки. Янника следила за своими вещами и боялась испачкаться, если на ней было надето что-нибудь «нарядное». Оба родителя были светлокожие блондины и выглядели типичными норвежцами, обоим пошел пятый десяток, отец казался чуть старше матери. Высокий, слегка лысеющий, он работал главным инженером — Рут не устояла перед искушением и посмотрела в канцелярии. Он был доброжелателен и обладал спокойным обаянием, обычно сопровождающим устойчивое общественное положение, налаженный быт и материальную обеспеченность. Мать держалась более натянуто: эта миловидная, несколько скованная в движениях — вероятно, застенчивая — женщина преподавала в школе. Со своей баловной дочерью она обращалась твердо и в то же время любовно, говорила тихо, неизменно ровным, мягким голосом, тут не было и намека на резкий, недовольный тон, появляющийся у отдельных матерей по мере того, как их дети взрослеют и обнаруживают все большую строптивость.

У Рут было полно забот, ей было недосуг проявлять бдительность. И все же она была настороже, хотя сама не знала, чего страшится. Ей мерещилась какая-то опасность.

Вероятно, следовало обсудить создавшуюся ситуацию с кем-нибудь из коллег. Попросить совета. Но о чем советоваться, если ничего не происходит? В Карианне не было заметно никаких перемен, разве что она чуть больше отгородилась от Рут, рано уходила на работу и много тренировалась, по пятницам она нередко заглядывала в ресторан, чтобы выпить — не напиться, нет, а пропустить стаканчик для расслабления, как она однажды объяснила Рут, когда та высказалась по этому поводу.

Рут пыталась вызвать ее на откровенность, но Карианна отмалчивалась, ей не хотелось говорить, ей нечего было обсуждать, впрочем, она ничего и не выспрашивала, ни про Яннику, ни про что-либо другое в детском саду.

Кошмаров Карианне как будто больше не снилось. Но она несколько раз вставала посреди ночи и читала в гостиной, пила мятный чай. Утром Рут натыкалась там на ее грязную чашку.

Саму Рут кошмары оставили в покое. Сны она видела, но в них не было ничего похожего на то ужасное испытание тьмой, которое Рут называла про себя «Во мраке». Она побаивалась, как бы этот «мрак» не вернулся. Но он не возвращался.

Раза два ей снился Магнар. Опять он без слов призывал ее, опять ему требовалась помощь. От этой навязчивой идеи Рут, видимо, пока не избавилась.

Она не то чтобы гордилась собой, но и не мучилась угрызениями совести. Вспоминать о Магнаре было больно, тоскливо и печально.

Мы — всего лишь люди, думала Рут, мало что доступно нашему пониманию.

Она находила в таких мыслях некоторое утешение. Это был извлеченный ею урок, то, с чем ей надлежало смириться.

Просьба Янникиной мамы о разговоре с глазу на глаз застала Рут врасплох.

Была среда. Обычно Яннику забирали в полчетвертого, но по средам и пятницам за ней приходили не раньше половины пятого.

— Я замечаю что-то странное, — начала беседу мать, прикрывая свою тревогу безмятежным тоном. Рут вскинула взгляд на нее, и все страхи, которые она неделями гнала от себя, мгновенно вернулись и предстали перед ней воплощенными в этой холеной белокурой женщине.