Блабериды - [123]

— Слушай, Алиса, прости, я не помню позавчерашний день. Я не могу это объяснить. Мне Алик рассказал, и, в общем… Я с ним согласен. Не надо было приходить. Прости, если наговорил лишнего. Я пьяный был. Я вчера чудил. И настроение у меня паршивое.

— А помнишь ночь первое сентября?

— Ночь первое сентября? — я опешил.

Ночь на первое сентября я провёл на работе, потому что дописывал «чёрный вариант» и потом уснул на диванчике. Мне снилась Алиса. Но вряд ли она об этом знает.

— Я помню, что делал первого сентября, я помню вашу ссору с Аликом. Алиса, я не понимаю, к чему ты клонишь. Я тогда остался в офисе, да…

— Мы остались вместе. Но может быть, это был не ты.

Я нахмурился, а может быть, скривился. Она внимательно следила за мной и ждала ответа. Это раздражало.

— Алиса, ну не я — значит, не я. Давай просто забудем эти дни. Это какой-то бессмысленный и ненужный разговор.

Она продолжала вглядываться в меня.

— Ты очень странный, — сказала она наконец.

— Ну странный я, да, — ответил я резко. — Не ты первая заметила.

Обидно слышать это от человека, который выглядит так, будто на дворе сороковые.

— Извини за грубость, но ты что-то хотела сказать? Если я обидел тебя, то готов извиниться. Не знаю, что ещё сказать.

В руках у Алисы была маленькая сумочка. Она мяла её ремешок.

— Пусть ты ничего не помнишь, я всё-таки скажу это той части тебя, которая помнит, — заговорила она. — То, что ты предлагал, было глупо и невозможно. И поэтому я сказала «нет». Но теперь я жалею об этом. Хотя это глупо и невозможно, мне нужно было сказать «да». Я очень об этом жалею.

— Пффф… — я с шумом выдохнул. — Страшно представить, что я предлагал. Я же пьяный был.

— У тебя замечательная семья, — сказала Алиса. — Я не хочу разрушать её.

— Рад за это. Мне стыдно, если я предлагал разные непристойности.

— Нет. Всё было очень… И мне до сих пор кажется, что мы упустили самый большой шанс жизни. Но ты действительно другой. Ты очень странный.

Я пожал плечами. Мы ещё немного постояли. Я стал замерзать и обхватил плечи, растирая их ладонями.

— Почему всё казалось таким правильным? — спросила она.

Я не ответил.

Алиса направилась по дорожке к выходу. Я догнал её и помог открыть тугую щеколду на входной калитке.

— Ты не был пьян, — сказала она тихо.

За воротами стояла машина Алика. Очень дорогая машина, которую любили обсуждать Виктор Петрович. Алиса села за руль.

Я постоял, пока машина медленно пятилась. В лобовом стекле отражалось низкое серое небо, которое мешало увидеть Алису.

Я вернулся на крыльцо и минут двадцать просидел, не думая ни о чем. Когда меня затрясло от холода, я вошёл в дом и напоролся на Олин вопрос:

— Что ей надо было?

— Да так. Поддержать приехала. Это Алиса. Жена шефа нашего, — я чуть приукрасил реальность. — У нее родственники в Филино жили. Умерли. Она на статью болезненно отреагировала.

Оле не понравилось, что кто-то нарушает её монопольное право поддерживать меня в тяжелый момент.

— Слушай, а зачем ты опубликовал статью в обход главного редактора? Я не понимаю.

Терпение Оли разбилось о белокурый образ Алисы; Оля вообще не терпела таких воздушных дамочек, которые ходят, вздыхают и окучивают чужих мужей. Мы немного пособачились, но без удовольствия.

На фоне будущих проблем эта ссора была не более чем способом поддерживать тонус.

Меня волновало другое. Встретит ли меня капитан Скрипка во время утренней планерки, и если встретит, смогу ли я держаться достойно? Начну ли я заикаться? Искать оправдания? Онемею ли я? Наденут ли на меня наручники? Посадят ли в тесную клетку с решётками?

А может быть, меня уволят ещё в коридоре, на подступах к редакции, проводят в сопровождении охраны, и тогда хмурый взгляд начальника смены упрётся мне в спину и беззвучно скажет: «Я же говорил…».

* * *

Меня не уволили в коридоре. Скрипка не ждал меня в кресле главного редактора. Никто не заговорил со мной. Я прошёл к своему месту, сел и огляделся. Обстановка казалась будничной, равнодушие — подозрительным.

Лишь Виктор Петрович на бегу хлопнул меня по плечу и шепнул:

— Мой первый главный редактор, Саша Коротков, царствие небесное, говорил: если журналиста не пытались убить, значит, он не был журналистом. Нормально всё. Не унывай.

От Виктора Петровича шёл добродушный запах табака и вчерашнего смеха. Кажется, он помирился с женой.

Я оценил его решительность: никто кроме говорить со мной не захотел. Возможно, были какие-то инструкции.

На планерке меня разглядывали с любопытством. Неля сделала гримасу «Ну, Грязин, ты даёшь…», но дальше этого дело не пошло. Я сидел, как в микроволновке.

Борис казался обескураженным и не таким велеречивым, как обычно. Алик наверняка запретил ему дискутировать со мной, и если меня уволят, то без лишней помпы. И это даже слегка обидно.

Под занавес совещания прибежал Виктор Петрович, которого где-то носило всю планерку, и сообщил, что завтра, во вторник, администрация области организуют пресс-тур для журналистов на комбинат «Заря».

Виктор Петрович несколько раз кивнул в мою сторону, словно надеялся разбить лёд между ренегатом и коллективом, и начал развивать мысль, что в пресс-тур должен ехать именно я, но Борис оборвал его на полуслове: