Безвестный край - [3]

Экран засветился, а я вспомнил, что у меня на корабле тоже такой был, только вмонтированный в стену и к тому же давно сломанный. А на этом проступили символы. Буквы!

— Куда ты попал? — переспросил я, не отрывая взгляда от мигающего курсора в самом конце текста, курсора, за которым была пустота, обрыв, несовершённые подвиги и непройдённые дороги — ты хочешь знать, куда ты попал, — я перевёл взгляд на парня, заглянул ему в глаза, — ты попал в мир, который создал. А после — бросил.

Вина и растерянность в глазах твоего Создателя — ради того, чтоб увидеть это, стоило так долго ждать.

* * *

— Ди! — позвал я, и он появился, сияя улыбкой.

Счастливый. Дурачок потому что. По вине вот этого…

— Я расскажу тебе, куда ты попал, — сказал я ему.

Обозлился вдруг, как цепной пес. У нас и такой есть — бешеный, в колтунах, на цепи сидит. И не дохнет который год. Надо показать.

— Познакомься, — сказал я Создателю, — это Ди. Динозавр-перевёртыш. Только он не помнит, как динозавром оборачиваться, забыл, понимаешь? Вот ты о нём забыл — и он забыл, почти всё. У него в голове ничего нет, только и помнит, что был большим и сильным, и снова хочет таким стать, а не выходит. И знаешь, что он выдумал? Что в трудную минуту обязательно вспомнит. И ещё — всех спасёт. Потому и просит, чтобы его били. Чем сильнее — тем лучше. Смотри, — я поддёрнул рубашку на парне и показал Создателю ссадины на рёбрах Ди.

Он тянул рубашку вниз, хлопал ресницами и бормотал:

— Ну зачем ты так, капитан? Зачем?

— Идём! — я схватил Создателя за руку и потащил к выходу. — Я тебе всё здесь покажу, сам увидишь. Может, тоже забыл?

Он еле успел механизм свой перехватить, когда тот чуть на пол не свалился, и к груди прижал, словно броню какую.

В три прыжка вверх по лестнице я оказался снаружи и лихорадочно огляделся. И потом вмазал кулаком в ближайшую стену, проделав в ней глубокую вмятину. Мелкое крошево осколков вздыбилось облачком, осыпало руки и ноги, разлетелось пылью.

— Видишь? — требовательно спросил я. — Это не потому, что я такой сильный — потому что все вокруг труха! Рассыпается, только тронь! — и приложил ладонь Создателя к этой же стене, придавил своей и провёл из стороны в сторону, чтобы он ощутил, как под пальцами плотный на вид камень осыпается песком, как текут из-под ладони зернистые струйки.

Его глаза округлились и рот приоткрылся, но я не дал ему заговорить. Не дал даже песок с руки стряхнуть, дальше потащил, к целой горе песка, тёмного, местами влажного и слипшегося комками, покрывшего обломки фундамента — только отдельные куски торчали.

— Познакомься — ещё утром это была Пустая Башня. Только я думаю, она не была пустая. Она была живая. Скажи — тебе лучше знать, ты её придумал! — она была живым существом? Смотрела на нас, но так и не решилась заговорить или дать знать, что слышит и понимает?

Создатель только отвёл взгляд.

— Познакомься, этого парня зовут Эйт. Он сумасшедший — ты сделал его таким! Первое время он говорил, что живёт, только когда играет на гитаре. Ему больше ничего не надо — лишь играть. На электрогитаре! А у нас нет электричества! Видишь, он перебирает струны? И так всё время. И прислушивается. Наверно, что-то слышит. Свою гитару или шёпот сумасшествия?

Я тащил Создателя за руку всё дальше и показывал ему всех.

Троих подростков, брошенных им в ночь побега от родителей — они до сих пор просыпались перед рассветом с одной мыслью: «Бежать! Сегодня! Сейчас!», и потом долго сидели втроем, вспоминая матерей. И не сбежали — а остались одни… Я их уже раз пять от обрыва гонял, когда прыгать собирались.

Школьницу накануне экзамена — она заикалась, но всё равно бубнила под нос билеты. Правда, о матери не помнила уже — только об экзаменах.

Наёмного убийцу из неведомой расы — его приходилось держать взаперти, ярость разъедала его разум, словно кислотой.

Викинга, по-северному сурового и молчаливого, наблюдавшего, как ветошью становится полотно парусов, как рассыхается дерево его ладьи, замершей в тупике одной из улиц.

— Познакомься… познакомься… познакомься… и не удивляйся, если не узнаешь…

* * *

Они сначала не понимали — все, о ком я говорил — не понимали и встречали новичка доброжелательными улыбками. А я говорил и не мог остановиться, обнажал их боль, одну на всех и у каждого — свою, и оттого они становились беззащитны, кусали губы и опускали взгляд. Можно усыпить боль и упрятать ее в кокон, но нельзя забыть, что она живая. Тронешь — и кокон пойдет трещинами.

— Познакомься, это Зеё. Ты придумал так, что её поцелуи смертельны, её слюна, кровь, пот, вся она ядовита. Классная идея, не спорю! Девчушка, которая убивает прикосновением! Здорово, блин! А вот как ей любить, ты подумал? Как? Если она влюбится — что ей делать? Самой рассыпаться?

И Зеё не выдержала, услышав это — её глаза вспыхнули, и она коротко, без замаха, но с предельной злостью хлестнула его ладонью по щеке, да так, что парень свалился посреди пыльной, занесённой песком улицы. Приподнялся — лицо в грязи, ниточка кровавой слюны из уголка рта…

«Зеё… смертельно опасна… убивает прикосновением», — эхом пронеслось в моей голове.